|
Двумя пальцами подцепив ее кружевные трусики, он спустил их вниз. Мерседес высвободилась из них и, раздвинув смуглые ноги, уселась к нему на колени. Ховански чувствовал, как ее ловкие пальцы расстегивают ремень на его брюках, и одновременно видел на экране монитора, как один из заключенных медленно поднялся с постели и, прихватив подушку, подошел к своему сокамернику. Женщина коснулась рукой его члена, и горячая волна возбуждения прокатилась по телу Томаса. Он изо всей силы сжал руками смуглые бедра и услышал в ответ ее тихий смех с придыханием. Краем глаза Ховански все еще следил за происходящим на телеэкране, но страсть уже почти целиком захватила его. Рванув на Мерседес белую форменную рубашку так, что с треском полетели пуговицы, он закрыл глаза и принялся жадно целовать ее высокую грудь.
Женщина склонилась над ним, закрывая его лицо своими густыми черными волосами, он почувствовал легкую боль в плече от укуса. Томас схватил Мерседес за волосы и запрокинул назад ее голову. Женщина застонала, почувствовав его внутри себя. Их любовные схватки всегда были похожи на борьбу, и ей это безумно нравилось. Он мял ее тело руками, терзал его, а она делала вид, что отбивается от его сильных рук, извиваясь в крепких объятиях, постанывая при этом от удовольствия. Возбуждение ее становилось все больше и больше, было почти невыносимым. Уже почти теряя сознание от наслаждения, она слышала, как полетело на пол что-то тяжелое, может быть, настольная лампа. Его дыхание становилось все более учащенным и прерывистым, а мышцы — все более твердыми… Момент блаженства был потрясающим — как всегда, Мерседес забылась от наслаждения. Тихо застыла на плече у Томаса. До чего же хорош этот чертов поляк! Жаль, что она не может разделить с ним супружескую постель. В этот момент Ховански резко повернулся и грубо произнес: — Мать твою! Мерседес вздрогнула и в изумлении уставилась на любовника, который, окаменев, смотрел куда-то за ее спиной. — …Твою мать! — повторил он и, почти оттолкнув ее, бросился к мониторам. — Что за черт?! Тихо закипая гневом и обидой, Мерседес обернулась и увидела, как полуголый, со спущенными до колен штанами, Томас Ховански подошел к одному из экранов и снова разразился бранью. — Да что случилось? — спросила она, сдержав нарастающую обиду. Женщина подошла к экрану и увидела, что один из заключенных лежал на полу, а второй, устроившись на нем сверху, прижимал к горлу своего противника посверкивавший в полумраке острый металлический предмет. — Ублюдок, — прошипел начальник тюрьмы. — Ну он за это еще поплатится! — Обернувшись, Томас внимательно посмотрел на свою любовницу. — Иди-ка ты лучше домой, детка. Боюсь, сегодня мне не до любви. И как бы у тебя не возникло неприятностей. Мерседес, с которой он раньше никогда так не разговаривал, боязливо сверкнула глазами, подхватила свои трусики и, даже не поправив на себе одежду, резко развернулась на каблуках и, разобиженная, вышла из кабинета, хлопнув при этом дверью так, что задрожали зарешеченные оконные стекла.
Джонни-Могильщик судорожно глотал воздух. Наконец, не разжимая зубов и морщась от боли, он прошипел: — Я не знаю… — Вот как? — спокойно удивился Варяг. Он сгреб шевелюру Джонни в кулак и сильно ударил его затылком о стену, одновременно приставив заточку к кадыку. — В твоей глотке уже, считай, сидит дюйм стали. Если будешь гнать туфту, проткну тебя на хер! — Послушай, русский… — Английский язык понимаешь? Или тебе по-русски повторить, что такое длина хрена, ублюдок? Спрашиваю второй раз: кто тебе приказал меня грохнуть? Джонни не однажды встречался с людьми такого типа. Они живут по своим собственным законам, одним взглядом способны парализовать чужую волю и если объявляют, что пырнут ножом, то непременно выполнят обещание. |
