– Ты на дом не гляди, – предупредил Окуркин, выбираясь из машины. – Дом я новый отстрою. Ты смотри, сколько здесь земли – поместье, е‑мое.

– И речка близко, – добавила Лена, с кряхтеньем пролезая через узковатую дверь. – Давайте выгружать продукты и лопаты, и сразу приступайте к делу, а то, если вас, алкоголиков, сразу работать не заставить, потом толку мало будет.

– Аче делать‑то надо? – спросил Серега, вдыхая полной грудью чистый воздух.

– Сначала погреб разберем. Там у прабабки каких‑то солянок понаставлено. А потом лебеду в огороде палками посшибаем – и все, отработали, – сообщил Леха.

– Зачем лебеду‑то сшибать? Может, ее косить надо?

– Не надо косить. Просто мне нужно масштаб будущих работ определить.

– Каких еще работ?

– Ну, картошку мы с Ленкой решили посадить.

– В июне?

– А почему нет? Но если не успеем, то в зиму закопаем.

– А в зиму разве закапывают? – усомнился Тютюнин.

– Конечно закапывают, – уверенно заявил Леха. – Слово «озимые» слышал? Осенью сажают, а по весне выкапывают – все просто. Ну, пошли в погреб.

– Сначала костерок мне разожгите, работяги. А то как же я вам обед приготовлю? – напомнила Лена, стоя над узелками со снедью.

Глядя на нее, Сергей подумал, что работу по сшиба‑нию лебеды стоило бы поручить ей, поскольку по телосложению супруга Лехи походила на начинающего боксера‑тяжеловеса.

– Ладно, сама разожжешь, не маленькая, – отмахнулся Окуркин. – И вообще, давай лучше печку в доме растопим.

– Нет уж, лучше я здесь. Ну его, этот дом – меня там жуть пробирает.

«Жуть пробирает», – мысленно повторил Тютюнин и еще раз взглянул на скособоченную избушку. Теперь он понял, что чувствовал с самого утра или даже со вчерашнего вечера. Пусть не так явно, как сейчас, но это были те же ощущения.

Его пробирала жуть.

10

Внутри дома было прохладно, если не сказать – холодно. Бревенчатые почерневшие стены не держали тепло и больше напоминали отсыревший камень.

Под потолком, тут и там висели пучки каких‑то трав. По углам лежали на полу отшлифованные, похожие на гальку камешки.

– А свет здесь где включается? – поинтересовался Серега.

– Да нет здесь никакого света. Электричество сюда три раза проводить пытались. Сначала после революции, потом в тридцать седьмом и еще в пятьдесят третьем году.

– И что?

– Не дошли. Говорят, болота забирали к себе монтеров.

– Что значит забирали?

– Ну, утопли все.

– Ничего себе сказочки. – Серега нервно засмеялся.

– Да ладно, – успокоил его Леха, – у меня здесь лампа есть керосиновая. Пойдем, она возле печки осталась.

Во второй, довольно просторной, однако такой же мрачной комнате стояла большая печь. Пожалуй, даже очень большая, хотя выросший в городе Серега никогда печей не видел.

– Какая здоровая печка, Лех. Зачем она такая? – спросил Тютюнин, в то время как Окуркин ожесточенно встряхивал лампу, чтобы пропитать фитиль керосином.

– Откуда я знаю – я че, Пушкин? Наверно, здесь эти пекли.., караваи.

Среди ухватов и кочерег, стоявших возле печи, особенно выделялась широкая лопата. Такая широкая, что, если бы Тютюнин на нее сел и обхватил коленки, его запросто можно было бы задвинуть в жерло огромной печи. Серега хотел убрать заслонку, чтобы заглянуть внутрь печи, но побоялся.

– Ну вот, – бодро произнес Леха, когда ему удалось наконец разжечь керосиновую лампу.