Какое то время он размышлял, как бы поделикатнее сообщить Виктору печальную новость о его брате, но в результате без всяких околичностей сообщил, что Гильем погиб 8 ноября.
– Как? – только и мог произнести Виктор.
– Бомба попала в траншею. Виктор, ты прости, но давай я опущу подробности.
– Скажи мне как, – повторил Виктор.
– Всех разорвало на куски. Не было времени, чтобы собрать тела. Похоронили останки.
– Значит, идентификацию не делали.
– Не было у нас возможности для точного опознания, Виктор, но Гильема видели в той траншее незадолго до взрыва.
– Но это не точно, так ведь?
– Боюсь, что точно, – ответил Айтор и достал из рюкзака обгоревший бумажник.
Виктор осторожно раскрыл бумажник, который, казалось, вот вот развалится у него в руках, и вынул оттуда военный билет Гильема и чудом уцелевшую фотографию девушки, стоявшей у рояля. У Виктора подкосились ноги, он тихо опустился на походную кровать рядом с другом и несколько минут молчал. Айтор не решался обнять его, как ему того хотелось, он ждал не шевелясь и тоже не произносил ни слова.
– Это его невеста, Росер Бругера. Они собирались пожениться после войны, – наконец проговорил Виктор.
– Соболезную, Виктор, тебе придется ей сказать.
– Она беременна – шесть или семь месяцев, кажется. Я не могу… Пока сам не буду уверен, что Гильем погиб.
– О какой уверенности ты говоришь, Виктор? Никто не выбрался живым из этой ловушки.
– Возможно, его там не было.
– В этом случае ты не держал бы сейчас в руках его бумажник. Если бы Гильем остался в живых, мы бы об этом узнали. Прошло два месяца. Тебе не кажется, что бумажник – это убедительное доказательство?
В конце недели Виктор Далмау добрался до дома, к ожидавшей его матери. Она приготовила для сына черный рис, выменяв полчашки у контрабандистов в порту, там же она раздобыла несколько зубчиков чеснока и небольшого кальмара, – это стоило ей наручных часов мужа. Улов предназначался солдатам, а то немногое, что перепадало гражданскому населению, естественно, уходило в больницы и в детские дома, хотя все прекрасно знали, что на столе у политиков, в гостиницах и в богатых ресторанах недостатка в еде не наблюдалось. Увидев мать, маленькую, сухонькую и постаревшую от бесконечных забот и тревог, и беременную Росер, глаза которой сияли будущим материнством, Виктор так и не решился сказать о смерти Гильема, ведь обе женщины еще носили траур по Марселю Льюису. Позже он много раз собирался сделать это, но слова застревали в горле, и в конце концов он решил подождать до тех пор, пока не родится ребенок или кончится война. Новорожденное дитя, возможно, смягчит боль Карме от потери сына и боль Росер от потери любимого, думал он.
III
1939
Века проходят день за днем,
изгнанье тянется часами…
Пабло Неруда,
«Вспаханная земля»,
из книги «Всеобщая песнь»
В тот день в конце января, когда в Барселоне начался исход, который потом назовут Отступлением, на рассвете так сильно похолодало, что вода в трубах застыла, грузовики и животные примерзали к земле, а небо, затянутое черными тучами, погрузилось в глубокий траур. Это была одна из самых суровых зим на памяти жителей. Армия Франко спускалась в город по склону Тибидабо, и население Барселоны охватила паника. В последние часы перед Отступлением военнопленных – солдат армии националистов – сотнями вытаскивали из тюрем на улицу и тут же казнили. Солдаты Республики, среди которых было много раненых, потянулись к границе с Францией вместе тысячами гражданских; город покидали целыми семьями – старики, дети, матери с грудными младенцами, – и каждый нес все, что только мог унести; одни ехали на автобусах и на грузовиках, другие на велосипедах и телегах, запряженных лошадьми или мулами, но большинство шли пешком, таща на себе мешки с имуществом, – печальная процессия несчастных людей. |