И Башир продолжил:

— Через несколько минут после того, как Лея вернулась, ее позвали в кабинет хозяев. Там была только Эдна. Она поинтересовалась, для чего Франсиско вызвал Лею на улицу. Лея ничего не ответила. Она решила, что лучше уж потерять место, чем сказать что-либо Эдне.

Но та приблизилась к ней и вполголоса потребовала:

«Говори…»

В ее глазах вновь появилось выражение жестокости и презрения, совсем как в те времена, когда она служила в проклятых лагерях. И Лею охватил ужас. Однако у нее была еще воля сопротивляться. «Я в Танжере, — сказала она себе. — Эта женщина больше ничего не может мне сделать! К тому же она не знает, что я была ее рабыней». И Лея продолжала молчать.

Тогда Эдна взяла левую руку Леи и, задрав рукав платья, обнажила цифры. Да, она знала. Она узнала Лею в первый же день. И теперь девушка пропала. У нее не было больше воли. Тело и даже душа перестали принадлежать ей. Ее больше не существовало.

Когда Эдна снова приказала ей говорить, несчастная слово в слово повторила все, что узнала от Франсиско.

«Ну и к чему ты так упорствовала, дело-то самое обычное, — сказал Эдна тем жестким голосом, каким говорила в лагере смерти. — Забудь обо всем. И никому ни слова».

И Лея ничего нам не сказала — ни Франсиско, ни мне.

Тут крики из толпы прервали Башира: слушатели были крайне изумлены, а некоторые просто ушам своим не поверили.

— Эта девушка обезумела!

— Зачем же она подчинилась?

— Да как такое возможно?

Башир намеревался ответить, но не успел. Тонкая таинственная мелодия внезапно зазвучала где-то внизу, у его ног. Все узнали флейту Кемаля, заклинателя змей. Из раздувшегося мешка, что лежал у него на коленях, показались две страшные головы и принялись раскачиваться в такт музыке. Все поняли, что хотел сказать молчун Кемаль.

И Башир продолжил свой рассказ:

— Если есть деньги, дела в Танжере можно уладить быстро. Так, Ноэл раздобыл для Франсиско фальшивые документы и вписал его по всем правилам в команду «Радуги» (так называлась яхта).

Очутившись на судне, Франсиско немедленно отправился в машинное отделение и занялся двумя моторами. Он возился там целыми днями, отдавая этому делу всю душу, поскольку, кроме любви к Лее и к свободе, он еще испытывал большую любовь к красивым сложным машинам. Он без конца собирал, разбирал и вновь собирал детали, наматывал и разматывал проволоку, ввинчивал и вывинчивал винты и болты, до блеска начищал каждую железку. Он обращался со всем этим так заботливо и бережно, как лучший ювелир обращается со своим дорогим товаром. Работая, он все время пел. Матросы на яхте оценили его трудолюбие и веселый нрав.

Я проводил время то с ним, в машинном отделении, то развлекался на палубе яхты.

И вот однажды утром неподалеку от «Радуги» я заметил Варноля. Он разговаривал с одним арабом, которого все сторонились из-за его связей с таможней и полицией. Я почувствовал в душе некоторое волнение, но в тот момент я и знать не знал о том, что Лея все рассказала Эдне. Варноль больше не появлялся. Араб же вернулся тогда, когда яхта вышла из порта. Я его видел, но было уже слишком поздно: я не мог ни с кем переговорить, поскольку спрятался в спасательной шлюпке, накрытой чехлом и подвешенной за бортом яхты.

Тут бездельник Абд ар-Рахман, тугодум с большими претензиями, воскликнул:

— Что ты хочешь этим сказать, горбатый дьяволенок?

Ему с раздражением ответил Мухаммед, уличный писец:

— Ты что, не понимаешь: он тайно проник на борт яхты и оказался в открытом море.

С десяток восхищенных голосов подхватили:

— В открытом море!

И Башир продолжил свой рассказ:

— Ну что мне оставалось делать, друзья мои? Я не мог отказать себе в удовольствии совершить это путешествие, ведь я никогда не бывал на столь великолепном судне, которое к тому же должно было плыть так далеко.