А впереди было кое-что еще…

Но тут пришел мой муж и плюхнул на стол передо мной здоровенную жирную селедину. Я посмотрела на нее и осторожно тронула пальцем рыбью морду. Мне почудилось, что она сейчас меня укусит. Вот так и становятся психами.

— Тебе что, не хочется ее чистить? — спросил он. — Так я сам почищу. А ты пока картошкой займись. — Он радостно потер руки. — Ох, как я соскучился по хорошей селедке!

Исчезла в нашем замечательном государстве бумага. Была-была, и не стало её. Провалилась в тартарары. Всегда что-нибудь вдруг исчезало: электролампочки, спички, а теперь пришла очередь бумаги. Все исчезновения нам обычно разъясняли в прессе. Спичек нет — спичечная фабрика устарела и не справляется (одна она, что ли на всю страну). Лампочки пропали — план вовремя не скорректировали, а проблемы с бумагой — так целлюлозный комбинат на Байкале закрыли, экологию портил. Всё и всегда имело разумное объяснение и непременно нам обещали: спокойствие, дорогие сограждане, все упущения и недостатки — временные трудности. Эти временные трудности преследовали бедных сограждан всю жизнь.

Мало того, что вся пресса подорожала, она еще и оказалась в дефиците! То есть, пойти на почту и, как обычно, подписаться на «Здоровье», «Аргументы и факты», «Комсомолку» и т. д. стало невозможным.

На коллектив теперь выделялись несколько подписок, и мы опять стали тянуть жребий. Вот эти переживания были посильнее селедочных. До слез не дошло (это случилось со мной только раз), но было так обидно, что не придется читать все то, что давно стало привычным и необходимым.

Потом пришло время «макулатуры». Макулатурная эпопея длилась несколько лет. Каждую бумажку, газетку складывали в стенной шкаф в прихожей, потом всё это увязывали в пачки, взвешивали и тащили в вагончик за домом — там в обмен получали талоны на книги. Этим занималась вся страна, во всяком случае, ее читающая часть.

Чтобы выкупить эти книги, составляли списки, дежурили ночами, передавая друг другу дежурство. И как все радовались! Ну, собирали, ссорясь с домашними из-за каждой бумажки (ты зачем ее в мусор выбросил? колбасой пахнет? ну и что?), ну, таскали и возили на тележках, ну, дежурили ночами. Зато! Зато теперь у нас есть! Вожделенные «Майн-Риды» и «Дюмы» теперь красовались в книжных шкафах. Чтобы потом, уезжая из страны навсегда, раздаривать их друзьям и знакомым. Но у них тоже были точно такие же книги, и приходилось еще поискать желающих. Все-таки раздали.

Живя уже здесь, вижу у новых приятелей на полках того же «Дюму» и «Спартака» — из того же макулатурного времени. Отправляли в ящиках, контейнерах, платили немалые деньги, и стоят они, никому не нужные — не до того, чтобы перечитывать, а зачем отправляли, теперь и сами не понимают.

В том фантасмагорическом времени было очень весело жить. Смеялись над всем. Над престарелыми вождями, а потом над молодым Горбачевым (хотя поначалу здорово ему поверили), над водочными очередями (о, водочка, валюта всех времен!). О чем только не говорили на работе — во время обязательных двухразовых чаепитий. Какие рассказывали анекдоты! И всё это громко! «Всех посадят!» — однажды кто-то сказал. Мы рассмеялись. Но одна сотрудница сказала тихо: — Вполне возможно, что где-то есть подслушивающее устройство. — Все дружно подняли глаза к потолку. А она еще добавила: — Я когда-то слышала, что в каждой комнате есть осведомитель, так сказать, доверенное лицо.

Я мысленно перебрала всех сотрудников. Этот? — ну, нет. Эта?.. Этот?. Никто не подходил на эту патриотическую роль — так мне казалось. Чепуха всё!

Да, мы были беспечны.