Но, возможен и другой вариант: напиши я всё как есть, и ни в какую Польшу бы не поехала. Но я заполнила анкету «правильно» и погуляла по Кракову и по Варшаве — совершенно свободно! Без присмотра! — советы родного профсоюза уже явно отставали от жизни и, накупив всякой всячинки, вернулась в родные пенаты очень удовлетворенная. Никаких Америк, и Израиля в том числе, в моей голове тогда не было. Перестройка — была. Больше в воображении. Кстати, по пути в Польшу было несколько свободных часов в Москве, и я поехала к двоюродному брату — тому, который сидел на чемоданах. Хотела попрощаться — ведь больше не увидимся! (увиделись, и неоднократно). Я тогда спросила его:

— Ну как же это, Вова? Почему вы уезжаете? Сейчас?! Ведь перестройка!

Он снисходительно усмехнулся:

— А ты разве не заметила, что перестройка уже закончилась? Да она, в сущности, и не начиналась.

Я с недоумением смотрела на него. Подумала: им, москвичам, наверное, виднее, знают побольше нас, нижегородских провинциалов. Но все же. А как же «гласность», и все остальное?.. Особенно я цеплялась за «гласность». Столько мы узнали нового — не нового, разумеется, а просто хорошо скрытого от нас раньше старого, столько прочитали и продолжали читать — словно открылись заржавевшие клапана и на нас хлынул поток такой удивительной и порой страшной информации.

Вернувшись, я, в восторгах от Польши (заграница, несмотря на известную пословицу), делилась в родном коллективе впечатлениями, и тут одна сотрудница сказала тихо:

— Вот если бы можно было поехать в Америку… Я бы там осталась жить…

Я посмотрела на нее как на идиотку. Надо же сказать такую чушь! В Америку, в этот проклятый капитализм! А другая — весьма образованная и начитанная женщина сказала:

— Вот чем лучше наш социализм? Нам не грозит безработица! — Все закивали. Бедные, бедные. Не знали, и во сне не снилось, что все будет, и безработица, и голодные забастовки, и зарплату будем ждать как счастье, и бежать становиться за ней в очередь, не веря: неужели сегодня дадут?!

Но всё это прошло и отодвинулось от меня. Я живу в Израиле. И собираюсь поехать в Америку. В эту замечательную и превозносимую всеми Америку. Я очень люблю ездить. «И если вас одолеет скука и вы захотите увидеть мир.» Мир, не мир, но дочку хочется увидеть, ну, и этот маленький кусочек Америки, где она живет, я тоже не прочь посмотреть.

Американцы тоже люди. Они (капиталисты проклятые, как твердили нам когда-то в Союзе) — все время улыбаются. И эти (заученные, как опять же писали советские журналисты) улыбки порой ставят в тупик. Об американской улыбке уже много написано. И много сломано копий: естественная ли она, или насквозь искусственная. Так вот — я тоже этого не знаю. Но каждый раз, как вижу американскую улыбку, тут же улыбаюсь в ответ и искренне верю, что — естественная. Или я ничего не понимаю в улыбках. Или с детства, прямо с момента рождения американцу приклеивают намертво эту улыбку, и так он (она) с ней живет, старится и умирает.

Стюардессы встречали нас в самолетах так радушно, и так сердечно улыбались, словно мы их дорогие родственники, по которым они ужасно соскучились и уже не чаяли увидеть. Так же и прощались, и пилоты к ним присоединялись, такая трогательная, чуть ли не семейная картинка была, что хотелось вернуться и дальше с ними куда-нибудь лететь.

Продавщица в магазине спрашивает что-то у меня (с улыбкой, конечно), одновременно пробивая чек и упаковывая мою покупку. В другом магазине повторяется та же сценка — опять с ласковой улыбкой меня о чем-то спрашивают.

— Что она спрашивает? — интересуюсь я у дочери.

— Она спросила, как у тебя дела.