Возле Вени, что-то слишком близко, стояла маленькая полная и аккуратная дамочка и тоже глядела на рыб. Она что-то сказала Вене, он кивнул. У Софочки внутри ворохнулось недовольство.

— Веничка, — ласково пропела Софочка, вдруг сама не узнавая своего голоса. — Что ты здесь стоишь? Или рыбки хочешь? Так я вчера купила к Песаху двух карпов.

Дамочка оглянулась на Софочку, повернулась и ушла. Софочка проводила ее недружелюбным взглядом — ноги-то, ноги, выровняла бы их сначала, а походка — корова и только! Ходят тут, прилипчивые.

Веня потупил глаза и уперся в свои пыльные сандалии. Софочка тоже посмотрела вниз. Совсем разваливаются сандалии. Надо купить новые… А что еще?.. Новые брюки, или уж сразу парадный костюм?! Конечно, он занимается с Левочкой, и посуду моет, но это еще не повод… Разбаловать мужика — проще простого, он и возомнит что-нибудь. Софочка вспомнила прилипчивую дамочку и сказала:

— Веничка, пойдем домой… Я уже всё купила.

Она сунула Вене пакеты.

— Ты не знаешь, где тут рыбу ловят? — Спросил Веня. — Я бы удочку купил.

— Я думаю, что в пустыне. Ты что, раньше рыболовом был?

Веня воодушевился и всю дорогу рассказывал о наживках, удочках, блеснах и прочей дребедени. Софочка слушала невнимательно. Веня сник, опять поскучнел, и до вечерних новостей по телевизору промолчал, сидел в кресле в углу, листал русско-ивритский словарь и что-то шепотом заучивал.

После Песаха (карп получился у Софочки превосходный) Веня попросил у Софочки немного денег. Поскольку просил он в первый раз, она без звука дала тридцать шекелей, подумав, положила сверху еще пять: — «на пиво». И ушла на работу. Уже три месяца Софочка прирабатывала «по-черному» — убирала у одинокой интеллигентной старушки, готовила ей, а та платила, не слишком скупясь. Но такая хорошая работа попалась Софочке не сразу. Убирала она сначала у польской еврейки. Худющая, истончившаяся до сухого морщинистого стебля, она ходила следом за Софочкой, что-то бормотала на смеси польско-русско-идише, показывала поблекший синеватый номер на руке и твердила про Освенцим. Ладно бы только ходила и твердила, так она устроила Софочке «свой Освенцим» — так Софочка сказала Вене. Софочка ежедневно ползала по мокрому полу и мыла плитки — по два рядочка, потом надо было менять воду и мыть следующие два рядочка, а хозяйка стояла над ней, или, устав, садилась на стул и бдительно наблюдала процесс, то и дело тыча недовольным пальцем в пятнышки. Так пятнышки-то не от грязи, плитки такие — рябенькие. Но разве докажешь! И куча разных салфеточек — каждую неделю их стирать и раглаживать тщательно утюгом, опять же под наблюдающим недреманым слезящимся оком. А платила «освенцимка», с трудом выпуская из дрожащих пальцев каждый шекель, хотя пенсия у нее была приличная.

И Софочка сбежала. Дора — добрая душа — нашла ей другую старушку, и с этой Софочка сразу поладила.

Вернувшись от своей старушки через два часа, Софочка не увидела в квартире Веничку. Телевизор молчал, радио «Рэка» тоже не вещало. Левочка, конечно, во дворах шманяется с дружками, но этот-то где… В кухне нет, в туалете нет… моется?.. Дверь в ванную сразу поддалась. Софочка увидела неподвижную Веничкину спину. Он сидел на табуретке, наклонив голову над ванной, и не шевелился. Софочка осторожно, не дыша, заглянула через его плечо. В ванне было много «дорогой» воды. В воде что-то искрилось и трепыхалось.