Обманывала себя, очень старалась, не позволяла себе облечь в отчетливое понимание смутное подозрение. Теперь всё ясно. Это его голос без акцента слышала она сегодня утром, когда пробегала по нижнему этажу. Запах его одеколона — и не вчерашний запах, витал в ее номере. Он такой же «прибалт», как она китаянка. Обзавелся дамой, чтобы меньше на себя обращать своим одиночеством внимания (да и плохо ли — прокрутить скоростной роман, если дама не возражает), и ждал удобного момента. Еще и в благородство поиграл — не забрал у людей последние деньги. Не перед ней ли поиграл, чтобы потом она его не слишком осудила. А разве она осуждает? Не судите, да не судимы будете. Да, ей такой честной и добропорядочной было не противно, не возмутительно, ей было очень грустно, что все уже закончилось и надо как-то протянуть последние дни до отъезда. Арик безнравственен? Пусть так. Ей всё равно. Зачем ей об этом думать? Он замечательный мужчина. Нежный, добрый. Каждый день приносил цветы. Говорил красивые слова. Купил ей серебряный браслет с нефритами и гранатами — вместе выбирали в сувенирном магазинчике. И каждый вечер заставлял терять голову. Им было хорошо вместе, не только ей, но и ему — она это видела и чувствовала. Так за что же прощать?

Но как много может уместиться в какие-то полторы недели. Можно успеть пережить блистательный роман, посмотреть другую страну, насладиться солнцем, морем и фруктами, насладиться прекрасным мужчиной, а можно прожить эти дни совсем обыкновенно, спокойно созерцать новый мир, и не укладываться в постель со случайным знакомцем, словно всю жизнь разъезжала по чужим странам, а любовников перепробовала без счету. Но ведь не разъезжала и не перепробовала. И уже никогда с ней может ничего не произойти и ничего подобного не случиться. Может быть, наступает последний день Помпеи, и не о чем рассуждать. Грянет на Помпею поток и всё смоет, все грехи и весь этот туристический роман.

А не разыгралось ли воображение? Вполне возможно, что действительно телеграмма, и надо срочно уехать, и к пропавшим деньгам он не имеет никакого отношения, а она слишком долго смывала в ванной песок, и у него не было другой возможности попрощаться, только запиской. Ведь если бы вором был действительно он, то сразу бы исчез, а не явился бы на пляж сообщать. А она столько наворочала в своей голове мыслей и рассуждений, а все для чего? Чтобы в душе всё перемололось, и можно было суметь с ясным личиком и невинным взором предстать дома, только лишь для этого. Ибо изобразить невинный взор представлялось ей самым трудным. Но изображать придется не слишком долго.

Но все оказалось гораздо проще и легче. Взор был самым обычным и соскучившимся, объятия при встрече родственными и приятными, Роман хвалил ее загар и свежее личико, Лелька висла на шее, подарки и сувениры были приняты с восторгом, но семейная идиллия продолжилась недолго: через час после радостной встречи Роман сказал:

— Сегодня утром мне на работу позвонили из больницы и сказали, чтобы ты завтра.

— Уже завтра?.. — с тайным, но понятным себе облегчением спросила Дина.

— Но я ведь сама должна была позвонить.

— Игорь взял это дело под свой контроль, у медиков свои связи. Он очень беспокоился, что ты уехала.

На ночь Дина выпила таблетку снотворного и объяснила Роману: «Устала с дороги, хочу выспаться без снов и сновидений».

— И без меня, — грустно пошутил Роман, но снисхождения от супруги не дождался.

Обследовали Дину несколько часов, с перерывами. Брали разные анализы, вводили что-то в вену и укладывали на длинный стол, с тихим жужжанием двигался над ней какой-то мудреный аппарат, потом опять анализы и чудодейственный УЗИ. Перед ужином два молодых энергичных врача, которые полдня возились с ней и перебрасывались непонятными Дине словами, сообщили: «Утром еще один анализ, и всё решим.