|
Мне нужно, чтоб это письмо ты передал сэру Реджи – Элтону Джону, и не отказывайся, я знаю, что в вашей конторе есть выходы на него непосредственно. И еще – заранее заклинаю тебя, не отдавай этого письма через секретарей, а то с тебя станется – скинешь с рук и думаешь, что помог старому приятелю. А письмо пропадет… Только лично Элтону, лично в руки! И не вздумай отлынивать, я тебя, старого педика, найду и мордой в писсуар засуну, ты меня знаешь!
А в остальном остаюсь по-прежнему твоим школьным другом, Джон…» Далее шло письмо… «Дорогой Сэр! Я знаю Вашу занятость, но вместе с этим, зная и вашу сердечность и эмоциональную готовность к сочувствию, осмеливаюсь докучать Вам, дорогой Сэр, этим письмом, в котором сообщаю, что потерял друга. Вернее – подругу, хотя я и гей. Вы, может, видели по телевизору репортаж из России, где показывали корреспондента московского отделения Си-би-эн чеченскую девушку Айсет Бароеву. Так получилось, так тесен мир, что благодаря этой девушке мне довелось в позапрошлом месяце побывать на Вашем, сэр Реджи, концерте в Петербурге, в Екатерининском дворце. И эта девушка тоже сидела в первом ряду, и может, Вы даже помните ее. Теперь она погибла. Ее убили, когда она снимала фильм о Чечне. Дорогой сэр. Я понимаю, что мои невоспитанность и самоуверенная наглость, когда я обращаюсь к Вам, столь велики, что достойны самого строгого порицания. Но, дорогой сэр… Не могли бы Вы увековечить имя этой девушки в музыке? С чувством вины от того, что оторвал Вас от дел этим письмом, искренне уважающий Вас Джон Берни Хоуэлл».
Письмо Айсет до Софи-Катрин не дошло. А девочка Эльза исчезла из дома Бароевых, будто ее и не было никогда.
Глава 19
Любил я – не в пример другим – слова Избитые. И эту рифму: кровь – любовь, Одну из самых трудных и старинных. Любил я правду, скрытую в глубинах, В которой боль находит вновь и вновь, Как в сне забытом, друга. Опасенья Внушает правда сердцу до поры, Но, с нею сблизившись, ее совету Оно готово следовать во всем. Люблю тебя. Люблю и карту эту, Оставленную под конец игры. – Хабар бар? Есть новости? – Бар! Привезли откуда-то людей в вагонах. Живых и мертвых. – Что за люди? – Живут в горах, молятся Аллаху. Много людей. – Ничего. Степь большая… Из Саадаевых до казахских степей доехала только Мария. Из Мидоевых выжили Сулима и два ее сына. И Айшат, младшая сестра. Но как выжила? Вынесли ее совершенно бесчувственную и положили около железнодорожного полотна на черный, прокопченный снег. Но Айшат вдруг беспорядочно заговорила про горы, комсомол, белого коня. Тогда ее подняли и понесли дальше… Кое-кому стены телячьего вагона показались хоть каким-то домом, каким-то убежищем, когда железнодорожный состав скрылся за бураном, махнув на прощанье снежным хвостом. Им велели идти, и они пошли от одного телеграфного столба к другому, неся детей и умирающих, поддерживая больных. Через четыре столба степь уже окружила их, приняла их под свое снежное покровительство. Люди стали вглядываться вперед, но дальше нескольких темных столбов ничего не было видно из-за бурана. Через какое-то время люди стали прислоняться к очередному столбу, подходили следующие и прислонялись уже к первым. Так вокруг черных осевых лепился человеческий рой, затем редел, вытягивался, чтобы скучковаться у очередной опоры. Кто бы им сказал, что сейчас, в самом начале весны, эти бескрайние снежные пространства сравнительно веселее, чем летом? Что пронзительный, ледяной и острый, как лезвие шашки, ветер – это еще что-то живое, заставляющее брести куда-то, искать чего-то лучшего, как-то суетиться? Кто бы им сказал, что летом здесь во все стороны света простирается сухая, желтая вечность и безнадежность? Снежные бураны кочуют, заслоняют собой глухое пространство. |
