Айсет тоже обратила внимание на то, что ее не встречали Теймураз и Руслан.

– Где они? – спросила Айсет, когда они с Юсуфом сели в машину.

– Теймураз и Руслан погибли вместе с твоим отцом, – ответил Юсуф.

Айсет не могла плакать – горе выжгло слезы. Бледная, как мел, безучастная, она дала усадить себя в автомобиль, молча слушала обращенные к ней слова, но не слышала их. Трудно было дышать, будто вместо воздуха повсюду разлит был какой-то вязкий, тягучий, прозрачный кисель. Глаза ее были открыты, но она не видела ничего вокруг, взору неожиданно открылась другая картина.

Сверху, сквозь негустую пелену облаков, Айсет видела горбатый утес, покрытый маленькими светлыми домиками. Крыши их сверкали на солнце, слепя глаза.

«Что это? Где я?..»

«Это Малхиста, страна Солнца…» – ответил голос отца, звучавший глухо и как-то шершаво, как на старой магнитофонной ленте.

«Какие интересные домики в этой стране! Кто живет в них? Люди солнца?»

«В них живут те, кто покинул страну живых…»

«И ты… ты теперь тоже живешь здесь?»

«Люди, уходящие в Свет, становятся почти равны богам, а я… Прости меня, дочка…»

Слезы, градом хлынувшие из глаз Айсет, смыли видение. Цепочка черных «мерседесов» подъезжала к дому Магомеда Бароева.

Мусульманские похороны – быстрые похороны. Усопшего положено похоронить в тот же день до захода солнца. Зарыть в родную каменистую землю, и непременно так, чтобы он сидел лицом на Восток.

Фамильный склеп Бароевых в Дикой-Юрте разбомбили до основания еще в девяносто пятом, и дядя Магомед принял решение похоронить брата и племянников в Гудермесе.

Туда летели двумя чартерами. «Как много наших в Москве!» – думала Айсет, глядя на многочисленных родственников, едва разместившихся в двух зафрахтованных дядей «Ту-154»… И сама себе вдруг удивилась, когда назвала этих людей «нашими»…

Ночь после похорон она провела в специально отведенной ей комнате в гудермесском доме дяди.

А наутро он принял ее.

Разговор был недолгим.

– Твой отец вел дела таким образом, что наделал много долгов, – с ходу начал дядя Магомед. – Теперь мне, его брату, придется гасить те кредиты, которые он брал под свой рискованный бизнес, не спрашивая моего мнения.

Разговор велся на мужской половине дома, в турецкой курительной, где после обеда обычно обсуждались самые важные вопросы.

Айсет почти безучастно обвела стены взглядом, по-журналистски, тем не менее, отметив, что за некоторые ковры и сабли, все в серебряной чеканке, в Лондоне, в районе знаменитых бутиков на Кингс-роуд, можно было бы выручить не на один год безбедной жизни… Только где она теперь, эта беззаботная лондонская жизнь? Где Лондон, и где она?..

– Твой отец остался мне много должен, а это значит, что и ты теперь должна слушаться меня, как своего отца, – подытожил дядя Магомед, – а это значит, что теперь ты будешь жить там, где я скажу, и выполнять ту работу, какую я тебе скажу… Ты поняла?

Дядя взял ее за подбородок, приподняв ее лицо и заглядывая Айсет в глаза.

– Ты поняла?

– Да, дядя, я все поняла, я буду выполнять любую работу, какую ты мне укажешь…

– У тебя будет служанка и все необходимое, а твоя «сиротская часть» будет переведена на специальный счет, управлять которым ты сможешь после замужества…

– Но я… Но мой друг – он уже не жених мне … Я не хочу…

Дядя отпустил ее подбородок и с укоризной поглядел на нее.