И снова повисла тишина, прерываемая только стуком часов. Можно было ожидать, что Уайклифф приступит к опросу их обоих, но он сидел неподвижно, молча уставясь в горящий камин.

Через некоторое время дыхание майора стало поспокойнее, и он продолжил свой рассказ:

— Вскоре вслед за тем пришел Зайчик. Я впустил его через вход магазина. Конечно, он еще не знал насчет младшего Клемента, и был просто в шоке… — Паркин говорил отрывисто, с долгими паузами между словами, не только потому, что задыхался, но и оттого, что словно обдумывал каждое слово. Казалось, он говорит больше сам с собой, чем с Уайклиффом. — Я решил не вызывать полицию. Если бы этот подонок выжил, я бы на все пошел, чтобы изобличить его как дешевого мошенника. Но теперь, когда он умер, ему следовало остаться в памяти людей тем, кем он был — убийцей!

Снова пауза.

— Он убил Джозефа, убил так же точно, как если бы сам нажал на курок. Замысел был простой — Дэвид Клемент исчезнет вместе со своей яхтой, и все будет выглядеть так, будто он застрелил брата, а сам смылся. Нужно было только убрать оружие и спрятать яхту с телом. Я не видел в этом никакой несправедливости — и сейчас тоже не вижу. — Голос его дрогнул, и он добавил: — Но это было безответственным поступком, а если учесть, какой эффект это оказало на Гетти, — то просто безобразным.

В сущности, когда человек, только что объявивший себя рьяным фаталистом, начинает говорить о всяких побудительных мотивах, о виновности и о возмездии, в этом есть немалая толика иронии. Но в тот момент Уайклифф этого противоречия в словах майора не усмотрел.

Паркин выпил еще глоток виски и снова закашлялся. Но теперь стакан вывалился из его рук и покатился на пол, а пароксизмы кашля были сильнее и следовали безостановочно один за другим, так что он не мог даже успеть вдохнуть воздух. И вдруг неожиданно кашель прекратился, огромное тело майора перестало сотрясаться, и он застыл в кресле.

— Кончился… — свистящим шепотом сказал Лэйн.

Уайклифф склонился над неподвижным телом.

— Я позвоню Макдональду, — уныло пробормотал Лэйн.

Он позвонил, и они молча сидели, ожидая доктора. За окнами уже стемнело, и комната была освещена только пламенем камина. Зайчик Лэйн встал, зажег свет и задернул куртины, как чинный горожанин. Потом он заговорил дрожащим голосом:

— Когда он пришел, он уже был слегка под мухой, и с собой у него была еще полная бутылка. Он сел в это кресло и просто стал наливать и пить, а я ничего не мог с этим поделать… — Глаза Лэйна блестели от слез. — Он рассказал мне, откуда у него ожоги, и добавил: «Наш приятель Уайклифф чуть было не лишился своего приза».

— Неужели так и сказал?

Приехал доктор Макдональд, высокий, крупный рыжеволосый шотландец. Он тяжело поглядел на фигуру Паркина и спросил:

— Ну, и что же он на сей раз с собой сделал?

Лэйн объяснил, и доктор быстро осмотрел Паркина.

— Ну что ж, неудивительно. Огненная вода — вода жизни. Она же вода смерти, если ее пить слишком много при больном сердце и после ожогов горящим маслом… Но, конечно, тут можно с уверенностью сказать, что он твердо решил убить себя тем или иным способом. — Он повернулся к Лэйну: — Если его дом сожжен дотла, то вряд ли имеет смысл перевезти тело туда. Как думаете?

— Я хотел бы оставить его здесь, — сказал Зайчик Лэйн. Он переводил оценивающий взгляд с Уайклиффа на доктора и обратно.