Поломавшись немного для приличия, он подчинился. Девушка взяла его за руку и потащила вниз по склону. Рука ее тоже была очень холодной. Почти не понимая, что делает, Миаль забросил на спину свой инструмент, попавшийся ему под ноги. Когда они стали пробираться среди канав и рытвин, тяжесть деревянного корпуса заставляла менестреля спотыкаться и терять равновесие, и они с девушкой постоянно натыкались друг на друга, что было вовсе не так уж неприятно. С каждой минутой в душе Миаля росли самые что ни на есть радужные предвкушения. К тому времени, когда они ступили под своды древесных крон, он уже весь горел, как в лихорадке, глупо смеялся и как можно чаще старался сталкиваться с девушкой. Кровь оглушительно стучала в висках, заглушая ужасный и тягостный тревожный гул в голове.

Спасенную им Сидди, казалось, тоже снедает лихорадочное желание. Когда они очутились в мягкой, слабо светящейся утробе леса, она вдруг повернулась и крепко обняла менестреля. Долгий-долгий поцелуй был холоден и чудесен. Их тела сплелись воедино и отказались расставаться. Если бы страсть взяла свое, они могли бы врасти здесь, как дерево — трепещущее, задыхающееся в вечном экстазе.

Но девушка отстранилась, поддразнивая Миаля, рассмеялась и побежала прочь среди рядов живых колонн. Конечно же, менестрель побежал следом. Тени древесных стволов заслоняли бледный силуэт, так что казалось — Сидди то гаснет, то вспыхивает, как свеча на ветру. А потом она вдруг исчезла.

Начисто позабыв обо всем сверхъестественном, сопровождавшем прошлые явления Сидди, Миаль сломя голову бросился туда, где она только что была, окликая ее по имени. Отчасти разозлившись, а отчасти потому, что знал — этого она и добивается. Она повергает его в отчаяние, заигрывает, дразнит, ускользает. И когда ему станет совсем невмоготу, она покорится.

Он почти тут же нашел ее. В своем стремлении подразнить, покрасоваться и ускользнуть Сидди достигла удивительных успехов.

Там, среди деревьев, было озерцо — черное и мерцающее, как купол ночного неба. Казалось, посмотри наверх — и увидишь округлую брешь там, откуда выскользнул этот осколок.

Луна высвечивала бледный силуэт Сидди — она стояла посреди озерца, и вода маленькими, медлительными водоворотами опутывала ее колени. Казалось, она выросла здесь, в этом озерце — тоненький бледный стебелек с лицом вместо цветка. Ее волосы намокли, потемнели от воды на концах, но она отбросила их с лица за плечи. Ее платье тоже промокло насквозь, стало тонким и просвечивающим, как бумага, так что Миаль ясно видел ее наготу. Рот ее был открыт в усмешке, взгляд — тяжел. Она нетерпеливо манила его, и менестреля обуяло такое же нетерпение. Однако он решился не сразу. Все в нем стремилось к ней, но блеск воды смущал его — она казалась такой холодной, такой невероятно неподвижной, хотя Сидди отжимала волосы и слегка переступала с ноги на ногу.

— Здесь? — спросил он хрипло и глупо.

— Да, о да! — простонала она.

И такое страдание послышалось в ее голосе, что Миаль не смог устоять. Он бросился в воду, стиснув зубы и сжав кулаки от пронзительного холода. С болезненным наслаждением он думал, что, наверное, Сидди снова ускользнет прочь, стоит ему приблизиться. Но вместо этого она простерла руки навстречу ему, хотя и не двинулась с места, будто ее ноги вросли в топкое дно озерца.

Неожиданно он оказался рядом и схватил ее. Инструмент тяжело стукнул его по спине вместо поздравления. Когда ее руки-змеи оплели его, Миаль на мгновение ощутил ужас — ужас оттого, что за сладкий миг неминуемо придется расплачиваться, что он в ловушке, что все усложнилось, запуталось.