Изменить размер шрифта - +
Знаю, ты сделаешь все для блага женщин.

Хозяйка Марта подняла свечу, взглянула мне в лицо, нахмурилась, будто пыталась что-то в нём прочесть.

— Собираешься повидать Османну? Попробуешь уговорить отречься?

Я не могла ответить.

— Если не вернусь — не ищите меня. Обещай, что сама не станешь искать и никому не позволишь. Женщины теперь на тебе.

— Я знаю свой долг, Настоятельница Марта, — резко сказала Хозяйка, — прошу, не забудь о своём.

Уже выходя из комнаты, я услышала, как она негромко добавила вслед:

— Да поможет тебе Бог, Настоятельница Марта, спасёт и сохранит.

Я была благодарна ей за эти слова.

Я взобралась на лошадь и погнала её вперёд. Стояла тихая, странно спокойная ночь. Я уже начала привыкать к рёву ветра в ветвях деревьев, хлопанью дверей и ставень. Теперь, когда ветер стих, тишина казалась пугающей. Неслышные раньше за воем ветра звуки сейчас казались громче — крик выпи, притаившейся где-то в камышах, шелест травы, в которой бегали какие-то невидимые создания, стук копыт моей лошади по камням, разносящийся, я уверена, на мили вокруг.

Туман с моря тянулся через болота, огромной белой завесой укрывал поля. Клочья тумана скользили ко мне, стелились за лошадью.

У развилки я остановилась. Правая дорога вела в деревню и к Османне, левая — в лес. Я полезла в сумку, достала два маленьких предмета — прядь волос и одинокое перо. Взяла по одному в каждую руку, как передала девочка.

— Выбирай, — сказала она, как будто в игре.

Правая рука или левая, как мне выбрать? Обе вещички мягкие, лёгкие как воздух. Как может в таких невесомых предметах заключаться вся необъятная вечность?

Говорят, когда Архангел Михаил держит душу на весах, балансирующих между спасением и вечными муками, вес всех наших поступков не тяжелее пера. Сейчас весы в моих руках раскачиваются между жизнью и смертью, небесами и адом. Но для кого из нас? Выбор отдан мне в руки. Трое ждут в эту ночь — Османна, Оулмэн и я. Завтра в это время один из нас будет мёртв, один попадёт в ад, в этом мире или в мире ином. Но останется ли жив хоть один из нас в этом проклятом месте?

Я подвела всех женщин. Подвела себя. Confiteor Deo omnipotenti, beatae Mariae semper Virgini . Но в чём же мне каяться? Недостаточно просто сказать «грешен». Да, я потерпела неудачу, но как, в чём ошиблась? Как сказала старая Гвенит? Для всех моих грехов и названий не хватит. Грех должен быть назван, иначе его нельзя ни исповедать, ни отпустить. Хозяйка Марта ошибалась — не гордость помешала мне возвратиться в Брюгге, а страх, что я совершила величайший грех, тот, который Бог никогда не назовёт и не простит.

Я поменялась бы с Османной местами, если бы могла. Я приняла бы смерть за Христа. Я бы даже с радостью встретила её. Мой грех в том, что я оказалась не готова подчинить воле Господа свою волю и разум.

«Пойди, посмотри на Целительницу Марту», — сказала Хозяйка Марта. — «Спроси себя, готова ли ты так рисковать». Бог призвал Целительницу Марту сражаться за него той ночью, ведь она была готова отдать ему всё, а я нет, я не была уверена, что жертва не напрасна. Отдать всё и обнаружить, что всё впустую. Подняться на святую гору и не найти там Бога — это одновременно и непростительный грех, и вечная мука.

Я натянула поводья и повернула лошадь на левую дорогу. До самого этого мгновения я не знала, что выбрать — волосы или перо, Османну или демона.

Туман клубился вслед за мной, и когда я достигла леса, он уже крался среди деревьев. Я спешилась, привязала лошадь к ветке, там, где точно могла найти её снова. Я тронула кожаную суму на поясе — в ней лежало распятие и облатка Андреа в деревянной коробочке. Потом подняла фонарь и пошла между деревьями.

Я знала, что Оулмэн здесь.

Быстрый переход