И он решил перейти в наступление.

— В общем, — произнес он, делая вид, что его это не интересует, — вероятно, для всех было бы лучше, если бы убийцу никогда не обнаружили?

— Что? — воскликнул Арман.

— И ваша сестра, и ваша кузина, и вы сами очень неохотно говорите о покойном. Сначала я подумал, что вам было больно вспоминать о любимом человеке… Но не проявляли бы вы столь же сильное нежелание воскрешать в памяти и человека ненавистного?

— Как вы до такого додумались?

— Мое предположение легко обосновать. При посещении вашей сестры и вашей кузины я сразу же заметил, что их объединяет нечто вроде договора, и они видят во мне врага. Даже старая Ирма метала в меня убийственные взгляды… Даже вы сами, несмотря на внешнюю развязность, только что испытали потребность сдержать поток своих откровений. Вы вдруг испугались непредвиденных последствий, которые может вызвать ваша слишком большая откровенность… и вот вы замолчали!

Комиссара больше не заботило, что его услышат. Он говорил во весь голос:

— Каждый в доме на Церковной площади защищает — сам по себе — общую тайну… Только ваш отец не участвует в заговоре. Почему? Да потому, что он умирает, потому, что вы все старались из жалости уберечь его от малейшего волнения. Наконец, потому, что ему, не посвященному в тайну, нечего скрывать! Замечу, между прочим, что кто-то из вас переоценил выдержку вашей матери. Кажется, она умерла от горя. Но, по правде говоря, мне было бы любопытно узнать, какова была природа этого горя!

— Мама не смогла утешиться после утраты Жильбера, — заметил Арман неуверенным тоном.

— Ну что вы говорите! Ваша мать, все об этом говорят, верила в загробную жизнь! Почему же она не убаюкала себя надеждой встретиться с сыном в лучшем из миров? Отчего от ее горя не было лекарства? Осмелитесь ли вы утверждать, что это горе не было вызвано осознанием окончательности утраты? Скажу вам, что произошло! Один из вас, не знаю кто, уступив желанию ее поддержать, счел милосердным раскрыть ей глаза, лишить ее всяких иллюзий относительно покойного, представить его таким, каким он был на самом деле! Надеялись таким образом облегчить ее ношу, но она стала вдвое тяжелее. Надеялись ее исцелить, и убили. Отныне она знала, что умерший в состоянии смертного греха Жильбер не будет присутствовать на последней встрече, что он покинул ее не до свидания, но говоря прощай. В течение двадцати лет она принимала его за ангела, теперь же узнала, что это был…

— …демон!

Слово сорвалось с губ Армана как бы помимо воли.

— И знаете ли, — продолжал Малез, — кого я подозреваю в том, что вашей матери раскрыли глаза на недостойный характер сына? Вашу кузину! Сначала я думал, что она носит траур по жениху. Теперь же считаю, что ее траур по другой Лауре, той первой, любящей и чувствительной, которая никогда больше не поверит в любовь!

Малез удивлялся самому себе. Он никогда бы не вообразил, что своего рода поэтическое вдохновение может прийти на помощь расследующему преступление комиссару полиции. И все же им руководило лишь чистое вдохновение. Разве что между ним и собеседником установилась некая телепатическая связь? Нет, это было не то… Внезапная молния мысли, вспышка понимания… Вероятно, за ночь его подсознание расчистило дорогу. Разве накануне вечером не размышлял он о смерти, не переносился мысленно в мрачный дом на Церковной площади, в те времена, когда его обитатели, по выражению Лауры, были еще «совсем детьми».

И вдруг, тщетно ожидая, когда его собеседник вмешается и его остановит, он заговорил обо всем этом, причем слова цеплялись одно за другое, связывая между собой факты.

Он отчасти случайно вступил на извилистую, ведущую к правде тропу, вроде стоящего на перекрестке прохожего, который выбирает первую из открывшихся перед ним дорог и во время ходьбы обнаруживает новые и новые горизонты…

— Остается узнать, — машинально выговорил он, — был ли этот демон поражен ангелом… или другим демоном!

Теперь, когда гроза вроде бы миновала, к Арману Лекопту возвращалась его самоуверенность:

— Иначе говоря, идет ли речь о справедливом возмездии или подлом преступлении? Не правда ли, «подлое преступление» — это общепринятое выражение?

— Мы, полицейские, действительно не знаем другого, — резко возразил Малез.