— С молоком?

— Спасибо.

— С сахаром?

— Пожалуйста.

— Сколько кусочков?

— Четыре!

Малез начал забавляться. Он разглядывал, где сидит каждый из пяти обедающих за овальным столом, — Эмиль между Ирэн и своей женой, Лаура рядом с Арманом — и это раздвигало горизонты.

Внезапно заговорила Ирэн:

— Не думайте, комиссар, что у нас есть обыкновение собираться таким вот образом. Скорее, это событие из разряда очень редких…

Тотчас вмешалась жена Эмиля:

— Со своей стороны, дорогая, я очень об этом сожалею! Ничто так не поддерживает дух, как эти обеды всей семьей!

«Спорю, что ее зовут Евдоксия», — подумал Малез. «Евдоксия или, может быть, Юбертина!» (Впрочем, он ошибался. Ее звали самым мещанским образом Жанна, как он узнал чуть позднее.) Он испытывал впечатление, что присутствует на спектакле, и охотно аплодировал бы иным репликам, находя их чрезвычайно подходящими к ситуации. Так, Евдоксия — простите, Жанна! — просто обязана была высказать свое соображение об «укрепляющей дух» стороне семейных обедов. Иначе вся сцена была бы непоправимо испорчена…

В свою очередь Эмиль — подумайте, он, оказывается, не нем? — вложил свой камень в общее здание:

— Вы же знаете, Жанна, что трагические события последних двенадцати месяцев в немалой степени способствовали разрушению наших славных давних обычаев…

«Честное слово! — подумал Малез. — Но ведь они отмечают годовщину… Сознавая или нет… смерти Жильбера. Ведь завтра исполнится год, как он умер, сказала мне вчера Ирэн».

Эмиль продолжал своим грустным, тусклым, «сиротским», — подумал комиссар — тоном:

— Даже самых бесчувственных потрясла бы мысль о прикованном к креслу там, наверху, моем дядюшке (он произнес «моемдядюшке»)…

— Я чуть погодя поднимусь к нему! — живо сказала Ирэн.

У нее горели щеки. «Почему?» — спросил себя Малез.

— Если позволишь, я тебя провожу? — заспешил Эмиль.

Разговор решительно оживился! Даже Лаура захотела его поддержать:

— А я, Жанна, покажу вам тот новый рисунок вязания, о котором рассказывала…

Со злобным наслаждением Малез подумал: «Ха-ха! Белье, белье!» Затем он усомнился, преследует ли столь ловко устроенный уход Ирэн и Эмиля названную ими цель. Ведь в провинции так скрытны!

— Хорошо! А что делаю я? — шутливо запротестовал Арман.

— А ты поговоришь со своим старым другом, г-ном Малезом! — бросила все еще сердящаяся Ирэн.

Юноша не удостоил ее ответом. Не обращая внимания на сестру, он повернулся к своему гостю:

— А что вы скажете о рюмочке коньяка, комиссар? Настоящего старого коньяка?

Лаура вздрогнула:

— Послушай, Арман, не станешь же ты?..

— А почему нет? Рюмочка старого коньяка вас всех разогреет. Ты выглядишь совершенно окоченевшей.

— Не знаю, где ключ от погреба…

— Вот он.

— Бутылки переставили! — возразила Лаура. — Ты не сможешь их найти…

Она нехотя поднялась и направилась к двери, где уже стоял ее кузен, пропуская вперед, он свободно обнял ее за талию и поцелуем коснулся ее волос:

— Моя малышка Лаура! Ты помнишь, как мы прятались в винном погребе и зажигали бикфордов шнур для того, чтобы взорвать весь этот сарай, с нами вместе, а потом выбирались оттуда черные, словно трубочисты?

— Да, — коротко ответила Лаура.