— Идея-то неплохая, — задумчиво проговорил он, — прикидывая, можно ли будет повесить ответственность на Герасимова в случае неудачи. — Надо только продумать ее как следует, чтобы осечки не вышло…

— Продумаем, товарищ генерал, продумаем! — отчаянно горячился Герасимов, которому своя идея нравилась чрезвычайно, — в ней был и необходимый риск и высокая степень реальности успеха. — Мы ему такую мышеловку устроим — не выскочит…

— Ну, что ж, — вздохнул Никитин, уже принявший решение, — думай, Гена, думай. Только не совершай ошибок, которые я совершал в твои годы…

И, озадачив своих заместителей последней фразой, Никитин отпустил их заниматься разработкой операции. Старшим он, конечно, назначил Герасимова, против чего размазанный только что по ковру Коробов не возражал даже внутренне… Что уж тут было возражать… 

Глава шестнадцатая

…Пока операция не была готова, Быковца охраняли, как жертвенного агнца, предназначеного высшему божеству. Никитин приставил к нему лично Коробова, пообещав тому расстрелять его сразу же, если Быковца убьют раньше времени. «И не важно кто — Иван или какой-нибудь Чингиз-хан», — заявил Никитин своему заместителю.

Поставленный в идиотскую ситуацию Коробов, не имея возможности лично торчать около Быковца, его знали в лицо многие бригадиры Восточной зоны, схватился за голову. Расстреляет или не расстреляет его Никитин — это еще вопрос открытый, а вот из органов попереть могут свободно… А куда он еще пойдет, если ничего, кроме как убивать бандитов — не умеет. Самому в бандиты подаваться… Положеньице!

Коробов наводнил окружение Быковца своими людьми. Он просто вызвал того к себе на личную встречу, что, кстати, было строжайше запрещено тем же Никитиным и, пользуясь правами куратора Восточной зоны, просто приказал ему поменять в очередной раз охрану и поставить рядом с собой десять человек из личного состава «Белой стрелы». Благо повод был железный — накануне сожгли заживо лидера Западной зоны, лейтенанта Никитина.

Всех своих Коробов снабдил оперативной связью, сам постоянно находился рядом, куда бы Быковец не отправился, — в оперативном тон-вагоне — и заставлял каждые пятнадцать минут докладывать ему обстановку.

Он разнервничался даже до того, что послал отборным матом свою жену, когда она достала-таки его через какого-то лейтенанта связи, который обслуживал старенький тон-вагон и передал его с рук на руки Коробову. Жена проглотила от изумления язык и сочла за лучшее Серегу не трогать, справедливо полагая вслед за известным русским литератором, что у русских мужиков бунт против жены, как и бунт вообще — бессмысленный и беспощадный…

Герасимов тем временем пытался расставить силки на Ивана, проигрывая ситуацию за ситуацией то в уме, то на компьютере, то в ролях со своими помощниками… Ничего не получалось.

Иван оказывался всегда не глупее самого Герасимова и, зная все слабые стороны герасимовских ловушек, выходил сухим из воды…

Герасимов до того измотал себя этими деловыми играми, что не сразу сообразил, что он один играет обе роли — и охотника, и зайца, — и поэтому заяц заранее знает, как охотник собирается его ловить. После этого озарения он понял, что ему нужно хоть немного отдохнуть. Мозги явно перегрелись. До того, что простейшие логические связи роаспадаться начали.

Тем более, что его все больше донимала одна догадка, ни аргументировать, ни опровергнуть которую он не мог. Проснувшись однажды после краткого сна перед анализом очередной серии «ситуаций поимки киллера», Герасимов вдруг поразился странной мысли, пришедшей ни с того, ни с сего ему в голову.