Первые два часа были посвящены разговорам о том о сем. Это необходимо, чтобы беседа стала непринуж­денной, а преступник забыл об условиях, в которых она проходит, и понизил уровень внутренних запретов. Для пу­щей доверительности я немного рассказал о себе и о своем прошлом сотрудника правоохранительных органов. Я расспросил Макгоуэна об обстановке в тюрьме и о том, как он проводит время своего заключения. Мне показалось интересным, что осужденный крайне редко покидал пределы своего корпуса. По его словам, на главном тюремном дворе он чувствовал себя не в своей тарелке. Это было похоже на его жизнь до заключения: в школе, где Джозеф управлял ситуацией, ему было значительно комфортнее, чем в общении с более широкими кругами общества, где мужчина ощущал себя социально неловким и незащищенным.

Спустя несколько лет я ознакомился с копией письма Макгоуэна одной женщине, с которой он состоял в пере­писке. В нем отмечается, что я не вел записей, хорошо помнил детали его досье и сумел добиться его расположе­ния. Моей целью было направить разговор в нужное мне русло. В своем письме Макгоуэн «поблагодарил» меня за то, что внимательно прислушивался к его словам, не прибегая к вопроснику, как обычно делали другие представи­тели комиссии по вопросам условно-досрочного освобождения. В этом он был прав. Я пришел туда, чтобы послу­шать, что скажет убийца, и заставить его раскрыть свое подлинное «я». Это было моей единственной задачей.

Постепенно я подводил наш разговор к преступлению как таковому. Я старался выглядеть как можно менее осуждающим. И вовсе не для того, чтобы произвести на Макгоуэна впечатление человека, оправдывающего соде­янное им. Я лишь старался быть максимально объективным, чтобы мы могли воссоздать его мыслительные про­цессы того периода. За многие годы он дал столько различных ответов психиатрам и психологам, что я просто хо­тел понять, смогу ли заставить его рассказать эту историю без малейших прикрас.

У меня получилось это сделать. Я воссоздал происшедшее в духе передачи «Это твоя жизнь». Некоторые из читателей, безусловно, слишком молоды, чтобы помнить это телевизионное реалити-шоу 50-х годов прошлого века. Ведущий Ральф Эдвардс заманивал в студию какую-нибудь знаменитость при помощи друзей и родственников и заставлял рассказать историю своей жизни. Это повествование перемежалось воспоминаниями знавших его или ее людей. Подводя Макгоуэна к событиям того вечера пасхального четверга в 1973 году, я попросил его рассказать мне о себе.

Я знал, что в школе он имел репутацию человека замкнутого и лишенного чувства юмора. Мне также было из­вестно, что приблизительно в тот же период Макгоуэн был помолвлен, но помолвка по каким-то причинам расстрои­лась. И если ему отказала женщина, то это безусловно стало дополнительно провоцирующим стресс-факгором.

У Боба Каррильо сложилось впечатление, что при всей внешней закрытости внутри Макгоуэна «копилось огромное количество эмоций». Он никогда не упоминал о расстроившейся помолвке, да и девушка была Каррильо совершенно неизвестна.

«Я как-то встретил его с его девушкой, - сказал Джек Мескино. - Боже мой, это было милейшее, очарователь­нейшее создание. Рядом с ним она выглядела совсем миниатюрной». Может быть, его матери она представлялась некой угрозой? Хотя Мескино и знал о том, что помолвка расстроилась, причина оставалась неизвестной, а сам Джозеф никогда об этом не заговаривал.

Группа коллег Макгоуэна отправилась на пасхальные каникулы в путешествие по Карибским островам, но его не пригласили.

Я спросил Мескино, что могло бы произойти, если бы Джозефа попросили присоединиться. Он сказал, что та­кое вряд ли было бы возможным.