— Я вот чего не понимаю, — нахмурилась она. Ее вовсе не беспокоило, что я поймал ее на лжи. — Это сделал твой отец? Но зачем, Лу?

— А, я просто переутомился, сильно нервничал, и он подумал…

— Но это же не так! Ты никогда таким не был!

— Ну, — сказал я, — а ему казалось, что был.

— Ему казалось! Это же ужас — у нас теперь никогда не будет детей просто потому, что ему показалось! Господи, какой кошмар! Меня сейчас стошнит… Когда это случилось, Лу?

— Какая разница? — сказал я. — Да я и не помню. Давно.

Не надо было распускать язык из-за этой якобы беременности. Теперь я уже никак не мог отступиться. Она поймет, что я соврал, и подозрений будет еще больше.

Я ухмыльнулся ей и пробежался пальцами по ее животу. Сдавил ей одну грудь, затем передвинул руку повыше — так, чтобы ладонь легла ей на горло.

— В чем дело? — спросил я. — Почему хорошенькое личико так сморщилось?

Она ничего не ответила. И не улыбнулась. Она просто лежала, глядела, расчисляла меня по пунктам — и с одной стороны, недоумение охватывало ее, а с другой — отступало. Ответ прорывался к ней, и ему это не вполне удавалось. Мешал я. Ответ никак не мог обогнуть сложившийся у нее образ мягкого, дружелюбного, добродушного Лу Форда.

— Мне кажется, — медленно произнесла она, — я лучше пойду домой.

— Может, и лучше, — согласился я. — Скоро рассветет.

— А завтра мы увидимся? То есть сегодня.

— Ну, в субботу мне довольно некогда, — сказал я. — Может, в воскресенье в церковь сходим вместе или поужинаем, но…

— Но ты же занят в воскресенье вечером.

— Это правда, солнышко. Я обещал подсобить одному парню, и теперь назад откручивать не годится.

— Понимаю. Тебе никогда не приходит в голову думать обо мне, когда ты свои планы составляешь, правда? Только не это! Я же ничего не значу.

— В воскресенье я недолго, — сказал я. — Может, часиков до одиннадцати. Давай-ка ты придешь и подождешь меня, как сегодня? Я тебя до смерти захочу.

Глаза ее блеснули, однако она не стала читать нотацию, хотя, должно быть, подмывало. Жестом она попросила меня подвинуться, чтоб можно было встать, а встав, принялась одеваться.

— Мне ужасно жаль, солнышко, — сказал я.

— Неужто?

Она натянула платье через голову, разгладила на бедрах и застегнула воротничок. Попрыгав на одной ноге, надела туфлю, затем другую. Я встал и подал ей пальто, поправил на плечах, когда она оделась.

Не выскальзывая из моих рук, она развернулась ко мне лицом.

— Ладно, Лу, — отрывисто сказала она. — Сегодня больше говорить не будем. А вот в воскресенье разговор у нас будет хороший и долгий. И ты мне расскажешь, почему ты такой последние месяцы, — и никаких врак и уверток. Слышишь?

— Мисс Стэнтон, — ответил я. — Есть, мэм.

— Хорошо, — кивнула она. — Договорились. А теперь лучше оденься или ложись обратно, а то простудишься.

5

Тот день, суббота, был очень насыщен. В городе полно пьяных с получки — середина месяца, — а пьяные тут — это драки. У нас всех — у помощников, двух констеблей и шерифа Мейплза — дел было выше крыши.

У меня с пьянчугами хлопот немного. Папа научил: они ранимые как черти, а нервные вдвойне, и, если их против шерсти не гладить, на уши не ставить, договориться с ними можно как ни с кем другим на свете.