– Должно быть, вы сэр Генри Мерривейл, – любезно произнес Соар глубоким баритоном. – Дервент говорил, что нам следует ожидать вашего визита. Что ж, надеюсь, эта маленькая встреча снимет напряжение, и даже только ради этого нам стоит поговорить. Нам нет нужды объяснять вам, какое плохое это дело и что мы испытываем в связи с этим. Понятно, что могут чувствовать друзья мистера Китинга. Поэтому самым лучшим было бы разом покончить с этим делом.

– Это меня устроило бы, сэр, – согласился Мастерс, который снова стал самим собой. Он обернулся. – Ах, может быть, я надавил на вас слишком сильно? Но я прав, принимая вас за мистера Гарднера?

– Да, – подтвердил плотный молодой человек с пышными волосами. – И извините, это моя вина, инспектор. Я не должен был разводить тут малину. Но вы застали меня врасплох. Обещаю, больше вам не понадобится применять против меня силу.

– Если вы позволите, я предложил бы всем устроиться поудобнее и простить меня, – вмешался Филипп Китинг. – А я посмотрю, найдете ли нам чего-нибудь выпить…

Мастерс выставил на стол саквояж, который принес с собой.

– Одну минутку, мистер Китинг. Вы нам сейчас понадобитесь.

Пока Мастерс учреждал судейское место, Г. М. тяжело опустился на софу рядом с Соаром и яростными знаками приказал Франсис Гейл, которая, похоже, собиралась заговорить, молчать. Затем усадил ее на софу рядом с собой. Мастерс открыл саквояж.

– Итак, мистер Гарднер, это тот револьвер, которым был убит Вэнс Китинг. Он принадлежит вам?

Гарднер как-то поспешно схватил в руки пушку, открыл магазин, вытащил один из патронов и принялся его рассматривать.

– Перестаньте, сэр! У вас ведь нет на этот счет никаких сомнений, не так ли?

– Нет, он мой, все в порядке. Дервент мне уже сказал, что именно его использовали… Но я смотрю не на пушку, а на заряды. Это – старые ремингтоновские «утки». Их нигде невозможно достать. Последний раз, когда я видел эту штуку, она была заряжена холостыми.

– О? Но она не была заряжена холостыми в ночь понедельника, не так ли?

– В ночь понедельника?

– Предположим, я скажу вам, сэр, что мы знаем, что в ночь понедельника в этом револьвере были настоящие пули?

– В таком случае вы – отъявленный лжец, – заявил Гарднер с прискорбным недостатком манер, однако с очевидной откровенностью. – Потому что именно тогда его и зарядили холостыми. Я сам купил по пути коробку. Вы ведь это время имеете в виду?

– Я имею в виду вечер прошлого понедельника, когда вы и мистер Вэнс Китинг поссорились из-за мисс Гейл в квартире мистера Китинга. Вэнс угрожал вам, заставлял вас в чем-то признаться и выстрелил в вас из этого револьвера.

– Значит, так, – резко произнес Гарднер. Казалось, он смотрит в прошлое: его плечи слегка ссутулились, сильные запястья высунулись из рукавов, пальцы нервно перебегали по дулу пушки. – Верите вы мне или нет, но я ничего другого придумать не могу, как только сказать, что это – дикий, сумасшедший, извращенный розыгрыш… – Неожиданно он быстрым жестом положил револьвер и добавил: – Бедный дьявол!

Наступила пауза. В последних двух словах прозвучала такая горькая искренность (а может быть, также и ирония), что даже Мастерс поколебался. Он вынужден был поверить.

– Джентльмены, позвольте мне вмешаться, – пророкотал тяжелый голос с софы, откуда Г. М. изучал по очереди каждого из находящихся в комнате. – Пока я не расскажу ему, что на самом деле случилось в квартире Китинга, Мастерс не поверит тебе, сынок, – и ты это знаешь.