— Верно, — согласился Даня, — Вон она какая стала! Вылитая Варвара, только моложе и веселее. А разве раньше она веселилась? Что-то не припомню.

— И говорит, еще в школе мечтала, чтобы мамочка погибла в автокатастрофе, а в институте просто захотелось отравить маман дихлофосом, — устало добавил Иосиф последний аргумент, — Вот, дорогой, и все. Дело закончено и пересмотру не подлежит. Зойку мы сдавать в прокуратуру не будем, ей и так несладко пришлось. Финита.

Данила в изнеможении осел на порог. "Чертовы расследования меня доконают. Чтоб я еще раз пытался узнать, кто кого убил? Да пропади оно все пропадом!" — и он бессильно закрыл глаза, привалившись к стене.

Глава 4. "Дождь грянул наконец…"

А ночью началась гроза. Уже не верилось, что хмурые небеса смилостивятся и окропят, хотя бы слегка, иссушенные лес и поле. И небо, наконец, решило вернуть долги — с лихвой. Под утро в вышине так сверкнуло и загрохотало, что все разом подскочили в своих кроватях. Потом потянулись к окнам, позевывая и сонно переговариваясь. Бело-голубые всполохи озаряли горизонт, над лесом по разбухшим от воды серо-синим тучам яростно змеились огненные хвосты. Гроза подходила все ближе. Громыхало с такой силой, как будто над самой крышей дома кто-то невидимый в плотной пелене облаков бил в гигантские тамтамы.

Аделаида, полюбившая спать в головах у Иосифа и каждую ночь вытеснявшая его с подушки, пулей метнулась через комнату к двери, распушив хвост, и стала скрестись, испуганно и жалобно завывая. Данила проснулся первым и сразу взял одуревшую кошку на руки. Потом он стал гладить трясущееся животное, приговаривая, что гроза — это совсем не страшно, что никто не даст в обиду глупую Адельку, а когда все закончится, то и жары такой уже не будет, а будет хорошо и замечательно, и прочее в том же успокоительном для кошек и детей духе. Дрожащая Аделька на руках у Дани скоро успокоилась и тоже стала всматриваться во влажную тьму за окном. Глаза Аделаиды с расширенными зрачками стали круглыми и совсем черными, и вспышки молний освещали их, словно воду двух маленьких темных озер.

Иосиф подошел к окну и встал рядом с Даней. Дождь хлестал, и не стоило высовываться наружу или романтично садиться на подоконник. С небес, точно в тропических широтах, падали уже не струи, а огромные водяные пласты, словно там, наверху, бравый пожарник опрокидывал холодную воду на измученную засухой землю целыми цистернами. Ветер трепал деревья во дворе, как резвящийся щенок — коврик в прихожей. Воздух становился все плотнее и холодней, и тут пошел град. В коротком свете молний, среди мелькающих веток и листьев, на фоне серебрящейся пелены дождя он был совсем незаметен. Но вскоре в окна стали залетать градины, огромные, с орех, и с силой ударяться об пол. Они летали по всей комнате и били больнее дробин. Пришлось вернуться в кровати и залезть под одеяла, спасаясь от обстрела.

— Дань, как ты полагаешь, это всемирный потоп? — осведомился Иосиф у приятеля, — Или просто уничтожение поселка Мачихино, навроде гибели Содома и Гоморры?

— Не думаю, что здесь образовалось такое ужасно-безнадежное гнездо разврата, как вы себе вообразили, Ося, — нарочито гнусавя, ответил Даня, — Я думаю, все ограничится маленьким торнадо. Потом по речке Моче пройдет небольшое, метров двадцать высотой, цунами, случится крохотное уютное землетрясеньице баллов в семь, а под фундаментом изотовской фазенды вскроет почву молодой энергичный гейзер.