Шел матч между «Баварией» и «Манчестером». Будучи страстным болельщиком, шамес особенно разнервничался во время неудачного удара англичан: мяч улетел далеко за ворота. Дарницки, не отрываясь от экрана, нащупал в кармане брошенной на спинку кресла куртки пачку сигарет и с огорчением убедился в том, что она пуста. Поднял глаза к настенным часам. Половина одиннадцатого.

А курить как назло, хотелось все сильнее. Выключив телевизор, шамес вышел из дома и направился к ближайшему магазинчику, как раз напротив синагоги. Купив сигарет, Дарницки собрался возвращаться, как вдруг ему показалось, что в «Ор Хумаш» горит свет.

Шамес готов был поклясться, что погасил все светильники, прежде чем запереть дверь. Он присмотрелся внимательнее. Действительно, из окон струилось слабое свечение. Дарницки сунул сигареты в карман и быстро зашагал к синагоге. Видимо, включенной осталась одна из настольных ламп.

– Хорошо, что захватил ключи… – пробормотал он. – Вот уж правда: за дурной головой ногам покоя нет…

Он подошел к ажурной металлической ограде, вытащил связку ключей.

Тут его ожидал еще один сюрприз. Калитка оказалась отпертой. Еще более удивленный и встревоженный шамес подошел к двери синагоги.

Эта дверь оказалась запертой, но сквозь щель пробивалась узкая полоска света. Ругая внезапно ослабевшую память на чем свет стоит, Дарницки отпер дверь, распахнул ее и замер как вкопанный. Как он и предполагал, горела лампа с зеленым колпаком, стоявшая на столе рядом с невысоким помостом-бимой. Шамес огляделся. Его душа аккуратиста и педанта была потрясена – оказалось, что включенная лампа являлась далеко не единственным проявлением беспорядка. На полу, рядом с книжным стеллажом, стоявшим у входной двери, валялись несколько молитвенников – то ли упавших, то ли кем-то сброшенных с полок.

Это уже вовсе ни на что не походило. Не мог Иосиф Дарницки, пятидесятилетний вдовец вполне приличного физического и душевного здоровья так внезапно потерять память. И прекрасно он помнил, что после окончания молитвы терпеливо дождался ухода последнего прихожанина – им был сосед Иосифа Михаил Зайдель, бывший ленинградец. После его ухода шамес собрал все молитвенники, лежавшие на столах, расставил их на стеллажах.

И, кстати говоря, выключил свет, прежде чем выйти. Шамес тяжело вздохнул, собрал валявшиеся молитвенники, поставил их на место. Может, вечером случилось небольшое землетрясение? Люди не почувствовали, а вот книги, содержащие Слово Божье, содрогнулись и упали. Дарницки хмыкнул, покачал головой и направился к столу с горящей лампой. Рука его потянулась к кнопке выключателя.

Тут взгляд шамеса упал на какой-то продолговатый предмет, скрывавшийся в полутьме за бимой. Сердце его забилось учащенно. Он взял лампу, поднял ее повыше.

И тут же едва не уронил от страха. Свет выхватил сначала ноги в начищенных туфлях, затем всю фигуру лежавшего.

Человек лежал навзничь, так что Дарницки поначалу не мог разглядеть его лица – мешала высоко задравшаяся вверх седая борода. Шамесу пришлось сделать еще один шаг и поднять лампу еще выше.

Глазам его предстало потемневшее, искаженное гримасой, но все-таки хорошо знакомое лицо раввина Элиэзера Каплана.

– Что т-такое… – шамес поспешно отступил, дрожащей рукой нащупал на стене выключатель верхнего света. Неоновые светильники зажглись с некоторым опозданием. – Рабби Элиэзер, вам плохо? – он наклонился и едва не упал от внезапно нахлынувшей слабости. – Рабби Элиэзер… – беззвучно шепнул он, уже понимая, что обращаться к раввину бессмысленно. Иосиф Дарницки осел на ближайший стул (если бы стула не было, он наверное просто упал – ноги отказывались держать) и в каком-то оцепенении уставился на тело.

Сейчас стали видны жуткие детали: разорванную на груди рубаху, явственные кольцеобразные кровоподтеки на неестественно вывернутой шее, черная запекшаяся кровь на губах и седой бороде, судорожно сжатые кулаки.