– А это зачем? – спросил инспектор.

– Скоро узнаешь.

Ровно через полчаса появились господин Каплан-младший и Маркин. Следом в кабинете появилась Офра, всем своим видом показывая, что никто не заставит ее вернуться в приемную.

– Н-ну что же, – Розовски вышел в центр. – Начнем, пожалуй… Дело закончено. Я готов отчитаться перед вами, рабби Давид. Итак… – он подошел к видеомагнитофону. – Зрелище неприятное. Мы-то с рабби Давидом уже видели эту запись, и не один раз. Теперь посмотрите вы. Будьте внимательны. главным образом, к словам вдовы Хаскин. Даже если они покажутся вам бредом.

Когда запись была просмотрена, Розовски обвел взглядом недоуменные лица собравшихся. Похоже, ни они, ни Каплан-младший не видели того, что увидал он.

– Ладно, я объясню. А рабби Давид мне поможет, я не специалист… Итак, о чем говорит нам «диббук»? Будем пока что называть его так, хотя рабби Давид уже объяснил мне, что здесь имел место сеанс психотерапии, а вовсе не изгнание чужой души. Он говорит о том, что страшно падать под колеса, что страшна смерть. И еще он упоминает родные руки. Родную кровь! И между словами о смерти под колесами и о родных руках произносит: «Убийство!» – Натаниэль повернулся к раввину, но его опередил инспектор:

– Там еще говорится о старшем сыне. Я понимаю, что ты имеешь в виду – этот, как ты его называешь, диббук называет своего убийцу. Предположим. Примем твои правила, хотя я пока что нет очень… Ладно. Но ведь получается, убийца – старший сын! Родная кровь! То есть, Игаль Хаскин. Разве не так?

Натаниэль засмеялся.

– А-а, заметил? – он возбужденно потер руки. – То-то и оно, что не так! Твои слова будут справедливы, если мы действительно слышали голос умершего Йоэля Хаскина. Но ведь я уже сказал, что перед нами – сеанс психотерапии! Перед нами – больная женщина! Да простит меня присутствующий здесь рабби Давид, но я не считаю возможным давать мистические толкования уголовному делу, каким бы странным оно ни казалось на первый взгляд. Впрочем, вы ведь и сами говорили, что, по крайней мере, данный случай не содержит никакой мистики. Так чей же голос сообщал нам об убийстве Хаскина, рабби Давид?

Погруженный в глубокую задумчивость господин Каплан очнулся.

– Что? Ах да, конечно. Разумеется, с нами говорила сама больная, ее второе «Я»… – он хлопнул себя по коленям. – Непостижимо! Я понял, что вы имеете в виду! – рабби Давид вскочил со своего места и возбужденно забегал по комнате, то и дело натыкаясь на сидящих. Те предусмотрительно поджимали ноги.

– Ну да, ну да, – бормотал Каплан-младший. – Вы совершенно правы, это же типичная картина…

Далее на собравшихся обрушился поток специфических терминов, часть из которых относилась к медицине, часть – к Каббале. Из всего этого Розовски понял лишь, что, поставив своим подозрениям психологический блок, заперев их в подсознании, Юдит Хаскин подложила под собственную психику сильнейшую бомбу замедленного действия.

– Понимаете, она испытывала чувство вины перед погибшим. В первую очередь, за то, что не рассказала полиции о том, чему стала свидетельницей. Фактически скрыла, – объяснил рабби Давид, не замечая, что как раз Натаниэль, обнаруживший все это, не нуждается в особых объяснениях. – Сильнейшее эмоциональное воздействие. В то же время, ее тайна требовала выхода. В конце концов, Супер-Эго – подсознание – как бы создало Альтер-Эго – второе «Я» госпожи Хаскиной, оформившееся в ее восприятии как вернувшаяся душа покойного мужа. Госпожа Хаскин в бреду выкрикивала слова, казавшиеся бессмысленными и бессвязными…

– Да-да, – подхватил Розовски, – насчет смерти и убийства, насчет родной крови и родных рук.