Он был застенчив, чуть ли не робок, как ребенок. Совсем не похож на Яна Майера.

— Вот как теперь это называется? — Она поддерживала разговор, желая разобраться в его характере.

— Просто я старался быть вежливым.

— Не стоит беспокоиться. И кстати — я не передумала. Я с самого начала собиралась приехать. Нам не нужно дождаться Брикса?

— Он задерживается и просил, чтобы я сам показал вам все.

Он натянул пару латексных перчаток, вторую вручил ей. Она как будто влезла в старую форму.

— Они оформляли развод, — сказал Странге. — У мужа был роман с секретаршей. Жена выгнала его месяц назад. Отказывалась общаться с ним. Не отвечала на его звонки.

Она проследовала за ним в холл. На стене висела фотография — свадебный портрет. Красивая женщина с длинными светлыми волосами. С ней под руку — сияющий мужчина в элегантном костюме. У обоих улыбки юристов, нацеленные точно в объектив. Чуть дальше — еще один снимок, более поздний: та же пара, уже с маленьким ребенком.

— Где находился ребенок?

— Это девочка. Она была у бабушки с дедушкой.

Узкая кухня. Стены, увешанные детскими рисунками. На плите грязная сковорода. Немытая тарелка на столе, вокруг нее круг, обведенный фломастером.

— В девятнадцать сорок одну она вышла в Интернет со своего ноутбука, здесь, на кухне, — продолжал Странге. — Открыла бутылку вина, просмотрела несколько сайтов по недвижимости, пошла в ванную.

Лунд перелистывала привезенные с собой папки, то и дело возвращаясь к отчету по результатам вскрытия.

— Это был ее обычный вечер? Она всегда приходила домой поздно, принимала ванну? Ужинала в одиночестве?

— Откуда нам знать?

— Можно было спросить у мужа.

— Он мало что говорит. В тот вечер она не успела поесть. На нее напали вот здесь. Потом он отвел ее в столовую.

Они тоже переместились туда. Окна высотой почти от пола до потолка выходили на заросли низких деревьев, едва различимые теперь в свете далеких фонарей. На залитом кровью ковре лежало опрокинутое офисное кресло. Рядом подставка для ног, обтянутая той же кожей, что и кресло; сбоку стоял высокий светильник.

— Ей нанесли двадцать один удар, — рассказывал Странге, постукивая пальцем по отчетам. — Один пришелся в сердце и стал смертельным. Мы не знаем, какое оружие было у преступника.

— Нож? — спросила Лунд.

— Скорее, какой-то острый рабочий инструмент.

Он подошел к высокой лампе возле окна, ногой нажал на выключатель в основании. Стали видны детали: покосившаяся картина на стене, осколки то ли посуды, то ли сувениров на деревянном полу.

Странге обошел мебель и встал у окна.

— Ее насильно усадили в кресло. На это указывает количество крови.

Лунд смотрела на фотографии из дела. Рядом с телом женщины была найдена маленькая целлофановая упаковка.

— Он курил? Нашли пепел или окурки?

— Этот пакет не от сигаретной пачки. Мы не знаем, от чего он.

— От жвачки, может быть?

— Мы не знаем, — повторил он. — Муж говорит, что он приехал около полуночи. Хотел поговорить о продаже дома. Сказал нам, что выпил перед этим. Судя по анализу крови, выпил он прилично.

— То есть был пьян?

— В стельку.

— Где он был до этого?

— Со своей подружкой. Но у него все равно было достаточно времени.

— Что он рассказывает?

— Она не открыла дверь на его звонок. Он увидел, что окно в подвал распахнуто.