|
— Он повеселел. — А, вот идет Риэ Скоугор. Должно быть, хочет рассказать тебе то, что ты уже узнал от меня. Хартманн встал из-за стола, чтобы переговорить с ней. — Я говорила с полицией, — прошептала она. — У Бремера есть свидетели, которые подтвердят, что при его встрече со Стокке имя Холька не упоминалось вообще. — Не было никаких свидетелей! В протоколе это четко указано. — Не было, так появились. Полиции теперь придется выбирать между словом Стокке и словом мэра. Троэльс… Хартманн вернулся за стол, но сел не на свое место, а в кресло ведущего, ближе к Бремеру. — Стокке получит расчет, — сказал ему Бремер, глядя в камеру. — Это будет конец проблемы. И конец тебе. Хартманн наклонился к нему, заглянул в глаза под нависшими веками, шепнул: — Чувствуете, как почва уходит из-под ног, а, Бремер? Вы как дряхлый актер, который не понимает, что пора уходить со сцены. Единственный, кто не понимает. В каком-то смысле это трагедия. — Помолчал. — И когда вы наконец уйдете, Поуль, люди постараются поскорее забыть о вас. О том, что вы вообще были, чего хотели добиться. Вы превратитесь в еще одну мелкую неприятную деталь в истории города. В вашу честь не воздвигнут памятников, не назовут вашим именем улиц, даже цветов на могилу не положат. Останется только грязное чувство стыда. Бремер потрясенно смотрел на него, не в силах произнести ни слова. — Неужели вы считаете, что можете спастись, выдумав несуществующих свидетелей? — спросил с улыбкой Хартманн. — Это смешно. Объявили одну минуту до начала. Вспыхнуло съемочное освещение. — Ваш дом построен на лжи, и он начинает гореть вокруг вас. Еще немного, и пламя закроет от вас остальной мир. И тогда вы превратитесь в прах и пепел. Вас не станет. Он резко встал, пересел на свой стул. Бремер смотрел на него с бесконечной ненавистью и горечью. — А ты? Думаешь, ты лучше меня? — Да, — сказал Хартманн. — Да, лучше. — Тогда расскажи мне, как исчезла кассета с записью камер наблюдения. Расскажи, как могло случиться так, что представительская квартира твоей партии связана с убийством той бедной девочки и никто даже не замечал этого, ни один из вас. Хартманн уткнулся в свой блокнот и водил ручкой по бумаге. — Кто украл пленку, Троэльс, и прятал ее, хоть она и снимала с тебя подозрения? Как так получилось, что Скоугор вдруг узнала о том, что Стокке может быть вам полезен? Хартманн не поднимал головы. — Ты ничуть не лучше меня, — процедил Бремер. — Просто ты об этом еще не знаешь. Ведущий прошел к своему креслу, сказал: — Мы начинаем. Зажглись еще софиты. Поуль Бремер улыбнулся. И Троэльс Хартманн тоже. Подсвеченные прожекторами, в тухлых мутных водах канала на Кальвебод-Фэллед двигались две темные фигуры водолазов. Лунд и Майер смотрели, как складные носилки погружаются на веревках в воду. Потом носилки подняли на поверхность. То, что лежало на них, напоминало кокон размером с человека. Синий блестящий полиэтилен, перемотанный скотчем. Четыре криминалиста вытащили это на берег. Дежурный патологоанатом уже ждал в белом защитном костюме, чемодан с инструментами стоял у его ног. Натянув перчатки, он взял скальпель, взрезал полиэтилен и приготовился раскрыть его. — Прошу всех нервных удалиться, — объявил он, и никто не шевельнулся. Запахло гнилой плотью и гнилой водой. По фигуре забегали лучи фонариков, выхватили из темноты желтые кости — ребра и череп. Брикс ждал выше, на гребне насыпи. |
