— Профессор заявил это вчера вечером при всех, при ВСЕЙ компании, — ответил раздраженно Кодов.

Я помолчал. Прислушался к тому, что происходит в моей душе, — там оставались лишь слабые отзвуки колокольного звона.

— Когда он это сказал?

— После первого тоста. Мы все сидели за столом, только моей жены еще не было.

— В котором часу?

— Около десяти.

— Ты говоришь, все сидели за столом. Кто?

— Я, доктор Беровский, доктор Анастасий Буков, Веселин Любенов и профессор, разумеется. В тот час он был еще жив, с ним еще ничего не случилось…

Я закурил. В душе воцарилась такая мертвая тишина, что я даже испугался. Помолчав некоторое время, я спросил:

— Значит, Веселин Любенов и доктор Анастасий Буков были за столом, когда профессор Астарджиев заявил, что виллу в Бояне он переведет на свою дочь?

— Да сколько вам раз повторять: все были за столом, кроме моей благоверной!

— Ты когда явился на ужин?

— Беровский, Буков, Любенов и я — мы вчетвером, все вместе пришли. Кажется, в начале восьмого.

— И кого вы застали в квартире?

— Только профессора. Он хлопотал, накрывал на стол.

— А его экономка Дора Басмаджиева?

— Она обычно уходит в пять.

— По какому поводу профессор завел разговор о своей вилле в Бояне?

— Он был в приподнятом, торжественном настроении, но и немного грустном — из-за болезни. У него с сердцем хуже стало в последнее время. Но вообще настроение у него в тот вечер было приподнятым.

— Могли быть личные причины для такой приподнятости?

— Да. Все знали об этом и раньше, а я узнал, когда он поднял первый тост. «Дорогие мои, — говорит, — сегодня я передал в министерство заявку на свое открытие — вакцину против гриппа. Эта вакцина не сможет, как я думал первоначально, бороться против всех видов гриппа, но все равно… Она, — сказал старик, — абсолютно точно защитит людей от заболевания такими-то и такими-то гриппами! — Он перечислил их. Поэтому, — говорит, — сегодня я встречаю свои именины, окрыленный большой радостью!» И выпил, бедный, одним махом целую рюмку вина. Это было невероятно, и по одному этому я делаю вывод, что в тот вечер профессор был просто в удивительно приподнятом настроении. Обычно-то он отопьет несколько глотков — и все.

— Значит, он сказал, что уже подал свою заявку? Не так ли?

— Ну да, это мы все слышали. После я понял, что Беровский и Буков знали, но он еще раз сказал, потому что ему это приятно было.

Я, вздохнув, замолчал. Моя гипотеза о том, что Беровский убил профессора (или участвовал в убийстве), чтобы украсть его открытие, разбилась вдребезги, как стеклянная рюмка, уроненная на камень. Какую «тайну» мог «украсть» Беровский, если она была уже зарегистрирована Астарджиевым? На кой черт было его убивать?

— Как держался доктор Беровский?

— Поцеловал руку профессору! А тот заявил, что без его помощи не достиг бы своей цели.

— Расскажи теперь о вилле! — сказал я.

С Беровским я провалился, но сейчас у меня была хоть маленькая надежда на Кодова. Что профессор обещал ему виллу, что другие гости слышали это его обещание — эти вещи были еще в сфере сказок. Может быть, Кодов их сам сочинял?

— Профессору было неприятно, что его сына Радоя нет на торжестве, — начал Кодов. — Он вспомнил вдруг о каком-то письме, которое недавно получил, и словно кто нажужжал ему в уши — прочесть нам это сыновнее письмо.