— Молода девица-то?

— Ну, не старая, конечно, фигура такая… стройная. Я бы дал ей от двадцати пяти до тридцати лет.

— Одежду описать можете?

Васильев задумался, глядя куда-то мимо Гаевского, потом встрепенулся:

— Платье, такое… с голубым, поверх приталенный жакет насыщенного синего цвета… его можно даже назвать фиолетовым. Красивый цвет, фасон… хорошо сочетается с платьем. Так панельные «шкуры» не одеваются! Шляпка с синими лентами. И вуаль тоже синяя. Сейчас, говорят, в Париже цветная вуаль — самый писк моды.

— Егор Фёдорович, вы очень ценные описания даёте, — похвалил свидетеля Иванов. — А узнать сможете мужчину или женщину?

— Честно признаюсь, что дамочку опознаю только в том случае, если она будет одета точно так же, — портье развёл руками. — А вот кавалера, пожалуй, опознать смогу без особых затруднений. Особенно, если на руки его взгляну и… и на портмоне.

— Что ж такого примечательного в его руках?

— А у меня, знаете ли, такая привычка — я руки почему-то хорошо запоминаю. А у него они были особенные: крупные, сильные, и форма ногтей редкая — ногти выпуклые, гладкие, продолговатые. Ногти обработанные, ухоженные. Кроме того, есть у него приметка: на ногте четвертого пальца правой руки чёрное пятно — видимо, прищемил когда-то. Либо прибил чем-то. Да, осмелюсь заметить… — портье несколько замялся и умолк.

— Продолжайте, Егор Фёдорович, — приободрил его Агафон.

— Уж не знаю, важно ли это или нет, да только пара эта ушла раньше времени. Заплатили они до половины седьмого утра, а ушли-то в пять с минутами.

Сыщики переглянулись. Портье сам того не зная, в точности подтверждал слова коридорного.

— А точнее?

— Четверть шестого было.

— А как они себя вели, когда уходили?

— Да как… обыкновенно. Песни не орали, на лестнице не падали, червонцы мне в руку не совали.

— А что, бывает, суют червонцы? — иронично взглянул на портье Иванов.

— Как же-с, бывает. Когда подгулявший купец головой ударит ступеньку, а я ему помогу подняться, так он сунет мне червончик. А то и поболее. На моей памяти раз пять-шесть купчины первой гильдии в ступеньки головами попадали. И даже с лестницы в пролёт падали.

— Может, уходившая парочка нервничала? — предположил Гаевский, возвращая разговор в интересующее сыщиков русло. — Может, какая размолвка у них вышла? Или даме было дурно, или, может, они спешили очень?

— Я понимаю, к чему вы клоните, — кивнул портье, — но нет, вроде бы ничего такого заметно не было. Уходили они обычно, не спешили, но вместе с тем и не мешкали. А по настроению, так как тут поймёшь? Признаюсь, я ожидал, что он начнет деньги свои назад требовать за неиспользованный час, обычно именно такие и требуют. Ан нет, не заикнулся. А дамочка так к моей стойке и не подошла, ждала его в сторонке, пока он ключи сдавал.

— Что ж, уже толк. А скажите-ка, Егор Фёдорович, вы часом не запомнили постояльцев из третьего номера? — спросил Гаевский. — Они пришли перед полуночью.

— Это того, кого убили? Запомнил, конечно. Мужчина был очень довольный, пребывал в предвкушении, всё девицу прихватывал за талию, за плечико. Она хихикала, его за рукав держала. Игрались, в общем. Вот эта девица как раз из тех, что за деньги.

— А раньше она здесь бывала?

— Я не видел. А так запомнил бы, конечно. Девица довольно высокая, ростом, эдак, два аршина десять дюймов, а то и того больше; огненно-рыжая, в вуальке, закрывавшей верхнюю часть лица.