Увидав вышедшего в коридор Шумилова, Полозов встревоженно зыркнул на него глазами, живо открыл парочке номер и буквально в два прыжка догнал Алексея, уже подошедшего было к двери, ведущей из коридора на лестницу.

— Чем могу? — осклабился коридорный.

— Всё просто отлично, не волнуйся, Лёшенька! — успокоил его Шумилов. — Хочу вот в буфет спуститься. Душа просит чего-нибудь… экзотического. Есть у вас экзотическое?

— А чего бы Вы желали?

— Да я и сам толком не знаю. Настойку из надпочечников непальского макака с горячим шоколадом. Есть у вас такая настойка? Приготовят мне на заказ?

Коридорный оторопело посмотрел на Шумилова, напрягая весь свой мыслительный аппарат в тщетной попытке понять, означает ли сказанное насмешку или этот странный журналист говорит о действительно существующем блюде.

— Я вернусь, не волнуйся, — Шумилов похлопал его по плечу, — видишь, я без пальто. Посмотрю, на что глаз упадет и назад…

— А Ваша дама?

— Притомилась и закапризничала. Она только с поезда. Приехала на сутки раньше, глупого мужа запутала. Так что пусть малость подремлет.

Коридорный услужливо распахнул перед ним дверь, и Шумилов вышел на лестницу. От него не укрылся быстрый жест коридорного, адресованный стоявшему внизу швейцару. Очевидно, Полозов обращал внимание швейцара на Шумилова, хотел, чтобы за посетителем был пригляд. Что ж, наверное, по-своему он был прав.

После этого, как только Шумилов начал спускаться по лестнице, Полозов живо вернулся назад, в коридор, к двери второго номера и постучал негромко, но требовательно. Из-за двери ответила Проскурина:

— Что угодно?

— Коридорный вас беспокоит. Хочу узнать, не надобно ль чего?

— Нет, нет, благодарю за внимание, не сейчас…

Полозов, вполне удовлетворенный услышанным, успокоился, вернулся на лестницу и сделал знак швейцару, означавший, что всё в порядке. Швейцар, с печатью важности в лице, в яркой алой униформе с галунами и лампасами, делавшими его похожим на генерала эпохи наполеоновских войн, с этой минуты потерял к Шумилову всякий интерес.

Алексей Иванович, между тем, спустился по лестнице и прошел к буфетной стойке. Это место по праву являло собой объект вожделения любого лакомки: в стеклянных витринах выставлены разнообразные десерты, от которых просто глаза разбегались — желе, украшенные свежими и глазированными фруктами, суфле с пеной из взбитых сливок, многослойные пирожные на фарфоровых блюдечках, более дюжины сортов мороженого в хрустальных креманках, обложенных колотым льдом. На полках позади сновавшего без устали буфетчика красовалось множество бутылок с ярким этикетками, от которых прямо-таки рябило в глазах. Над всем этим великолепием витали ароматы кофе, горячего шоколада и ванили. Алексей принялся пристально изучать бутылки, пока не услышал вежливое:

— Что желает господин?

Буфетчик, учтивый малый лет тридцати, с зализанным пробором и с лисьем выражением в лице, выжидательно уставился на Шумилова.

— А нет ли у вас… чего-нибудь… особенного. Скажем, сакэ. Да, я бы выпил сакэ, — сказал Алексей Иванович. — Или нет, чоя предпочтительнее. Чоя у вас имеется?

— Чоя нет и сакэ нет, — не моргнув глазом, осклабился буфетчик. — Рисовая водка уж слишком на любителя. А вот наша, пшеничная — есть. Пожалуйте! Совершенно замечательная «Зубровка». Могу достать со льда. Поглядите-ка, «со слезой».

Буфетчик полез под прилавок и достал откуда-то ледяную бутылку, которая на прилавке вмиг запотела.

— М-да, как это банально, — вздохнул Шумилов, — остаётся только водку посолить, чтоб совсем стало противно.