— М-да, как это банально, — вздохнул Шумилов, — остаётся только водку посолить, чтоб совсем стало противно. Ну, что ж, водка, так водка. А ты вот что скажи, милейший, тот убитый из третьего номера тоже водку пил?

— Какой такой убитый? — обыденно, даже бровью не поведя, спросил буфетчик, наливая Шумилову прозрачную жидкость в граненый стопарик. — Лимончик? Или кусочек севрюжки с хренчиком изволите?

— Давай уж севрюжку на вилочке. Только не прикидывайся, будто вопроса моего не понял, дурить-то не надо! — строго сказал Шумилов, давая понять, что праздные рассуждения вести не намерен. — Можно подумать у вас тут каждый день жмуриков находят.

— Правда ваша, не каждый день, — вздохнул буфетчик.

— Давай так, ты мне рассказываешь про ту ночь, а я тебе гонорар плачу как соавтору.

— Что значит «соавтору»? — удивился буфетчик; слово, видно, было ему незнакомо.

— Дак ты меня не знаешь? Я Корифей Мертваго! — важно провозгласил Шумилов и, подбоченясь, выпятил грудь, как и должен был повести себя на его месте напыщенный, самодовольный писака. А буфетчик вмиг переменился в лице, заулыбался, закачался в непрерывных поклонах, точно увидел старого знакомого:

— Ох, господин Мертваго, простите дурня, не признал, не признал, целый день стоишь тут, глаз не подымая, света белого не видишь… Простите, пожалуйста, очень приятно вас видеть у нас.

«Ах ты, каналья, какой хитрован!» — искренне восхитился Шумилов. — «Ведь моментально подстроился, не то что этот пентюх, коридорный со второго этажа». Алексей буквально час назад выдумал журналиста «Корифея Парацельсовича Мертваго», а его тут узнают и кланяются! Да притом так натурально! Назвался бы он любым другим именем, и его бы буфетчик точно также узнал бы и обрадовался. Вот ведь шельма, вот настоящий знаток человеческих душ, а если точнее, человеческих слабостей!

— Ладно, ладно, — Шумилов изобразил великодушное смирение, — я ж всё понимаю, мои портреты нечасто в газетах публикают, я, вообще-то, против этого. В общем, я думаю очерк написать об том случае, ну, когда у вас в номере мужичка зарезали. Кумекаешь?

— А «гонорар» — это сколько?

— Хех, хитрый ты, как я погляжу. Смотря, какие сведения мне сообщишь. Если что стоящее — то пятерку дам, давиться не стану; а ежели журнал дашь посмотреть — у вас ведь есть журнал? — то и на червонец не поскуплюсь. Ну, а за «нет», брат, «нет» и получишь. Я человек честный!

— Идёт, — возбуждённо облизнул красные губы буфетчик. — Только… только, господин Мертваго, не могу я в толк взять, зачем вам мой журнал.

— Ну, ты, брат, даёшь! Это же не фельетонишко какой, это же будет очерк! Читай по губам: о-о-че-е-ерк. Это же рассказ, точно передающий канву реальных событий. Это не выдумка какая, не анекдот, не бабский трёп на завалинке. Это очерк! Это особое дело. У нас с этим строго. Потому фамилия Мертваго и стоит высоко в газетном мире, что Мертваго глупости всякие не повторяет, а пишет вещи проверенные. Так что — на словах это одно, а я своими глазами убедиться должен.

— Ну, тогда да, да, конечно… — буфетчик с сознанием важности исполняемого дела чуть отодвинулся в сторону и быстро, украдкой оглядел буфет и видимую ему часть вестибюля. — Стойте вот так, господин репортёр, да, пошире, пошире руки, а то у нас народ любопытный, всяк к тебе в карман заглянуть норовит.

Он проворно открыл журнал заказов, лежавший тут же на прилавке, перелистал несколько страниц и повернул его к Шумилову.