В вагоне, как ни странно, было тепло, и Надежда слегка задремала, чуть не проехав нужную остановку.

В Западалове ничего не изменилось, только ветер мел по улице кучи желтых листьев да дорогу вконец разъездили тракторами.

Магазин был открыт, туда торопились две бабки с кошелками, и не Вова ли это Чугуев сидит на ящиках возле двери? Надежда подняла воротник куртки и припустила быстрее.

Вот и знакомый проулок, там тоже ничего не изменилось. Воровато оглядевшись по сторонам, Надежда юркнула в поредевшие заросли малины, проползла канавой и отодвинула доску сарая.

— Дик! — позвала она шепотом. — Дикуша, иди сюда!

Никто не отозвался на ее зов и никто не появился из темноты. Надежда пыталась разглядеть, что происходило в глубине, но в сарае было темно и ничего не видно. Ей послышались какие-то вздохи и шорохи в том месте, где предположительно должна была лежать собака. Надежда не на шутку встревожилась. А вдруг Дику совсем плохо? Ведь она не была здесь три дня…

Это ничего не значит, что у собаки хороший аппетит и нос был влажный. Вдруг он подхватил какую-нибудь инфекцию?.. Нужно лезть в сарай.

Она так и попыталась сделать, но теплая куртка увеличила ее объем, и ей никак не удавалось протиснуться в узкую щель. Пришлось снять куртку и оставить прямо в канаве. Дело пошло значительно лучше. Надежда довольно ловко доползла до лежбища Дика и застыла в недоумении. Собаки не было. Надежда обследовала весь сарай и нашла только рогожку и пустую миску.

«Спокойно, — сказала она себе, — в данном случае возможны два варианта. Дик полностью оправился и убежал — не сидеть же ему тут вечно, он есть хочет… Либо же собаку нашли соседи или новые хозяева и куда-то дели, возможно усыпили».

Сердце у нее мучительно заныло, но Надежда тут же сказала себе, что тогда эти злодеи выбросили бы и миску и подстилку, чтобы ничто не напоминало о собаке.

Утешение было очень слабое, что и говорить. Однако нечего здесь рассиживаться, ничего она тут не узнает. И —Надежда повернулась, чтобы выползти из сарая тем же путем, но тут же застыла на месте, потому что ей послышались голоса.

Говорили на участке повышенными женскими голосами. Голоса эти неуклонно приближались. Вместо того чтобы без промедления удирать через дыру в задней стенке сарая, Надежда замешкалась, а потом затаилась, потому что люди подошли совсем близко.

Два женских голоса продолжали громко и раздраженно переругиваться.

— А я вам говорю, что никого сюда не присылала! — кричала одна женщина визгливым голосом. — Нечего на меня наговаривать!

— Я на вас, Анна Константиновна, наговаривать и не собираюсь, — отвечала другая звучным, хорошо поставленным контральто, — но вот соседка, Мария Семеновна, утверждает, что приходят люди от вас, якобы дом осматривать. И как это, интересно, вы можете дом продать, если еще неизвестно, достанется он вам или нет? Во всяком случае пока полгода не пройдет…

— Действительно, — вступила в разговор третья женщина, в которой по голосу Надежда узнала соседку Марию Семеновну, — приезжала тут одна, все расспрашивала, вокруг дома ходила. Сказала, что Анна, мол, дом продает…

— Это просто ни в какие ворота не лезет! — возмутилось контральто. — Мало того, что вы вещи из дома тянете…

Надежда вдруг догадалась, что контральто принадлежит бывшей жене Ильи Константиновича Маргарите. Очевидно, соседка Мария Семеновна настучала ей, что Анна пытается за ее спиной дом продать. Надежда чуть приоткрыла дверь сарая, чтобы увидеть ту, за которую ее приняла Нина Кочеткова.

На полянке стояла высокая дама в коричневой куртке, отделанной золотистой норкой.

Волосы у дамы были выкрашены под цвет норки — светло-рыжим.