С этими словами Дежкина развернулась на сто восемьдесят градусов и вышла из кабинета.

Малютов какое-то время смотрел ей вслед, открыв рот.

— Ты что-нибудь понял? — спросил он наконец. — Я ничего не понял.

— К сожалению, я не застал начала вашего разговора, — уклончиво ответил Игорь Порогин.

12.33 — 15.59

— А я домой позвонил, мне и говорят: тебя, мол, Малютов разыскивает. Вот я и помчался.

Эти нормальные и даже обыденные слова в кабинете Дежкиной уже в который раз вызывали взрыв, просто грохот, прямо-таки приступы хохота.

Веселились трое — сам Порогин, которого Малютов, оказывается, вызвал по какому-то весьма незначительному поводу, Калашникова, которая встретила Клавдию с похоронным лицом, и сама Клавдия, которая раз десять уже пересказала свою жалостную речь у Малютова.

Когда отсмеялись, Клавдия поставила чай и послала Ирину в буфет за пирожками.

— Только без меня не начинайте! — взмолилась Калашникова. — Я мигом. Одна нога здесь, другая — там.

— М-да… — несколько раз в тишине произнесли по очереди Клавдия и Игорь. Честно ждали Ирину, поэтому старались ни о чем не говорить, что породило какое-то тягостное молчание.

Клавдия даже вспомнила тот случай, после которого она навсегда возненавидела всякие вокзальные проводы.

Приезжала дальняя родственница из Красноуральска. Погостила два дня и собралась обратно. Клавдия вызвалась ее провожать. Успели вовремя. Родственница села в вагон, проводница заперла дверь. Дежкина нашла родственницу в окне и жестом показала на часы — дескать, время.

Да, да, кивнула та, сейчас поедем и задвигала локтями, как паровозными тягами. Дежкина почиркала на ладони — дескать, пиши. Родственница приложила руку к уху, мол, звоните, не забывайте. Ну все, как положено в таких случаях.

Поезд стоял.

Дежкина еще раз показала на часы, мол, пора ехать. Родственница снова задвигала локтями. Снова были пантомимические просьбы писать и звонить. Добавился еще жест сцепленных друг с другом ладоней, который означал — привет всем.

Поезд ни с места.

Когда весь этот театр мимики и жеста повторился в седьмой раз, родственница попыталась открыть окно, чтобы сказать все то же самое словами. Была зима, и окно не открывалось.

Тут Клавдия и родственница затосковали. Но все равно продолжили, как заведенные: пиши, мол, звони, дескать, сейчас поедете, сейчас поедем.

Поезд простоял пятьдесят минут.

С тех пор Дежкина никого на вокзал не провожала.

— Пируем! — влетела наконец Ирина, и впрямь обернувшаяся очень быстро. — Сегодня Интернет отменяется. Времени мало.

— Какой Интернет? — оживился Игорь.

— Да так, женские секреты, — улыбнулась Клавдия. — Ну все, давай, рассказывай..

— Да что там рассказывать-то. Ночь прошла спокойно. С утра опять позвонила старушка. Дескать, хочет передать Лине посылочку в больницу. Я сказал, что Лину перевели, а вот куда — пока неизвестно.

Потом связался со своим банковским экспертом. И знаете, Клавдия Васильевна, кое-что интересное узнал. Вам в банке требование показывали?

— Да. Нормальное требование. А что?

— Ничего странного не заметили?

— Вроде ничего. Бумажка как бумажка.

— А краешек у нее надорван не был?

— Краешек?

— Да, слева.

Дежкина даже наморщила лоб, пытаясь вспомнить.

— Кажется, да, надорван.