Десятник Хун надеялся, что теперь, после того, как судья раскрыл три убийства и заговор против трона, он позволит себе немного отдохнуть. Но, к своему глубокому огорчению, он замечал, что судья постоянно чем‑то обеспокоен, часто находится в дурном расположении духа и даже отменяет ранее принятые решения, чего прежде с ним никогда не случалось. Десятник не мог понять, что так тревожит судью, а сам судья не спешил с ним поделиться своими тревогами.

Одним прекрасным утром на главной улице послышался топот множества конских копыт и громкие звуки гонгов. Двести солдат императорской армии вошли в Ланьфан под развевающимися знаменами. Это был гарнизон, высланный в ответ на просьбу судьи Ди.

Командовал гарнизоном молодой офицер, который до этого участвовал в войнах с северными варварами. Смышленый и образованный юноша произвел большое впечатление на судью Ди. Он привез с собой грамоту из военного ведомства, дававшую судье полномочия воеводы в округе Ланьфана.

Гарнизон расквартировали в особняке Цзяня, а Цзяо Дай перебрался обратно в управу.

После прибытия гарнизона судья воспрянул духом, но вскоре вновь впал в болезненное состояние. Он погрузился в ведение повседневных дел уезда и почти не покидал управу, если не считать того раза, когда Ди выбрался на похороны Белой Орхидеи.

У организовал девушке роскошные похороны и настоял на том, что все расходы он возьмет на себя. Художник совершенно переменился: он бросил пить, несмотря на то, что это решение привело к бурной ссоре между ним и владельцем винной лавки «Вечная весна», поскольку тот возомнил, будто художник недоволен качеством его товара. Все бражники квартала горестно вздохнули, когда поняли, что прекрасным временам настал конец.

У продал все свои картины и снял маленькую комнатку поблизости от Храма Конфуция. Большую часть времени он теперь проводил за изучением классиков, выбираясь только иногда в управу навестить старосту Фана. Они стали закадычными друзьями и иногда часами беседовали в казарме стражи.

Как‑то днем, когда судья Ди сидел в своем кабинете, уныло просматривая какие‑то бумаги, пришел десятник Хун и вручил ему большой запечатанный конверт.

– Это письмо, ваша честь, – сказал он, – только что доставил гонец из столицы.

Лицо судьи просияло. Он сломал печать и стал жадно просматривать содержимое конверта.

Сложив обратно бумаги, он довольно кивнул, постучал по ним указательным пальцем и сказал, обращаясь к десятнику:

– Это заключение столичных властей по поводу измены Да Кея, а также убийств генерала Дина и Белой Орхидеи. Вопрос с уйгурами был улажен на высочайшем уровне, через переговоры между уйгур‑ханом и главой ведомства по делам варваров. Ланьфану отныне более не угрожают набеги варваров! Завтра я покончу с этими тремя делами и почувствую себя наконец свободным!

Хун не вполне понял последнее замечание судьи, но тот не дал ему времени на размышление, повелев немедленно подготовить все необходимое для заседания суда на следующее утро.

За два часа до рассвета служки зажгли факелы у входа в управу, а приставы стали готовить телеги, на которых приговоренных к казни предстояло вывезти на лобное место, находившееся за южными городскими вратами.

Несмотря на ранний час, возле управы собралось большое количество горожан; с болезненным любопытством они следили за мрачными приготовлениями. Вскоре из ворот выехали конные копейщики, которые плотным кольцом окружили телегу.

За час до рассвета дюжий пристав три раза ударил в огромный бронзовый гонг, висевший у входа. Стражники открыли двойные двери, и толпа заполнила зал суда, освещенный большими свечами.