– Если это так, – перебил его судья Ди, – то почему вы не отправились на север, чтобы продолжать путешествие?
Юноша улыбнулся.
– Попробую объяснить, сударь. Знайте, что я очень ленив и к тому же – человек настроения. Невесть почему, мне вдруг очень понравилось это местечко, и я подумал, что стоит пожить здесь и поработать. Кроме того, мне очень приглянулось само жилье. Я обожаю вино, и большая удача, когда им торгуют прямо у тебя в доме! Этот продавец обладает сверхъестественным чутьем на доброе вино, а погреб его выдержит сравнение с лучшими погребами столицы. Вот поэтому я здесь и остался.
Судья ничего не сказал на это заявление. Он задал следующий вопрос:
– Где вы были прошлой ночью, скажем, с первой до третьей ночной стражи?
– Здесь! – не задумываясь, ответил юноша.
– Есть ли у вас свидетели, которые могут это подтвердить?
У грустно покачал головой.
– Нет, – ответствовал он. – Я же не знал, что генерала убьют в эту ночь!
Судья Ди подошел к лестнице и окликнул лавочника.
Когда круглое лицо последнего появилось внизу, судья спросил его:
– Помогите нам разрешить дружеский спор: не заметили ли вы, куда и когда выходил мастер У прошлой ночью?
Лавочник почесал голову и сказал с ухмылкой:
– Извините, сударь, но никак не припомню. Прошлой ночью здесь столько народу шастало, что я толком и не скажу, выходил ли куда‑нибудь мастер У или нет.
Судья Ди кивнул, слегка потеребил бороду и сказал, обращаясь к юноше:
– Сюцай Дин утверждает, что вы наняли соглядатаев, которые следили за его усадьбой!
У расхохотался.
– Какая бесстыдная ложь! – воскликнул он. – Я тщательным образом избегал этого недостойного генерала. Я бы и медяка ломаного не заплатил за то, чтобы узнать, что он делает!
– В чем, – спросил судья Ди, – ваш отец обвинял генерала Дина?
Лицо У сразу приняло серьезное выражение.
– Старый мерзавец, – начал он с горечью в голосе, – пожертвовал жизнью целого батальона императорской армии; восемьсот солдат положил, чтобы самому выпутаться из затруднительной ситуации. Варвары порубили их на мелкие куски. Генералу Дину не сносить головы, если бы не возникшие в то же самое время волнения в войсках. Дело решили замять, дабы не давать солдатам повода для еще большего возмущения. Генерал отделался тем, что его лишь заставили уйти в отставку.
Судья Ди не сказал на эту речь ничего.
Он подошел к стене и стал рассматривать картины У, на которых были изображены сплошь буддийские святые и божества. Богиня Гуан Инь удавалась художнику особенно хорошо: иногда она была нарисована одна, иногда среди группы окружающих ее божеств.
Судья повернулся.
– Позвольте мне завершить откровенную беседу откровенными словами, – сказал он. – Ваш так называемый новый стиль не показался мне каким‑то шагом вперед. Впрочем, возможно, к нему просто следует привыкнуть. Если бы вы дали мне одну из ваших картин, я смог бы получше рассмотреть ее на досуге.
У с сомнением посмотрел на судью. После минутного колебания он снял со стены средней величины картину, изображавшую богиню Гуан Инь в окружении четырех других божеств. Развернув ее на столе, У взял свою печать – кусок белой яшмы с искусной резьбой, лежавшую на крошечной подставке из черного дерева. Приложив печать к подушечке с киноварью, он поставил ее в уголке картины. Отпечаток представлял собой древнее начертание иероглифа «Фэн» – имя живописца. Затем У свернул картину и вручил ее судье.
– Итак, я арестован? – спросил он.
– Похоже, вас тяготит какое‑то чувство вины, – сухо заметил судья. |