И тут Суит услышал сирену.

Полицейская машина была изрядно позади них, но ей давали дорогу. Суит и водитель видели друг друга в зеркальце. Суит обоими кулаками колотил по спине водителя.

— Вперед! — кричал он. — Езжай!

Водитель резко затормозил, и такси со скрежетом остановилось. Полицейская машина подъехала справа, и Суит выпрыгнул в левую дверь.

На миг он показался в потоке уличного движения: хорошо одетый мужчина в английском пальто и твидовой шляпе. Затем на него наехал автофургон.

— Врачи полагают, что он не придет в сознание, — сказал Бергарми.

С сообщения о побеге Суита прошло менее получаса. В этот промежуток времени Вальдарно и вице-квестор еще были на точке кипения. Привели Джованни. Небритый, бледный, всклокоченный, он оглядел группу туристов, словно видел ее впервые. Его глаза на миг остановились на леди Брейсли. Он прищурился, ухмыльнулся и поклонился. Она не удостоила его взглядом.

Допрашивал его Бергарми. Вальдарно по временам вступал в разговор. На сей раз перевода не было, и один Аллейн знал, о чем идет речь. Сидевшие на стульях путешественники подавались вперед, напрягались и хмурились, физически демонстрируя глухоту непонимания. И в самом деле, трудно было понять, по какой причине их присутствие здесь было желательным. «Если только мы не станем вновь двуязычными, — думал Аллейн, — и не предполагается некое столкновение».

С Джованни разговаривали угрожающим тоном. Бергарми выстреливал вопросами. Вальдарно сидел, сложа руки, хмурился и время от времени вторгался со своими требованиями, если не угрозами. Джованни то мрачнел, то резко протестовал. Аллейн подумал, что многое из происходящего было бы настоящим подарком для английского адвоката. Допрос дважды прерывался донесениями о новых уличных беспорядках, и квестор вбрасывал в телефон приказы с точностью хорошо запрограммированного компьютера. Аллейн не мог отделаться от чувства, что все трое наслаждаются своей виртуозной игрой перед сбитой с толку, ничего не понимающей публикой.

После продолжительной схватки, которая ни к чему существенному не привела, Джованни неожиданно всплеснул руками, витиевато поклялся в своей безукоризненной честности и дал понять, что собирается чистосердечно во всем признаться.

Слова его оказались величайшим преувеличением. Что он в действительности собирался и не преминул сделать — это обвинить майора Суита в убийстве Себастиана Мейлера. Он заявил, что в то время, как он понятия не имел о побочных занятиях Мейлера и всего лишь добросовестно служил в «Чичероне», ему стало ясно, что между Мейлером и Суитом затеваются темные делишки.

— Что-то подсказало мне, что это так, — заключил Джованни. — У меня чутье на такие вещи.

— Вместо «чутье» читай «опыт», — сказал квестор, и Бергарми почтительно, как младший, рассмеялся. — А что подсказало вам ваше чутье? — злобно спросил Вальдарно и поглядел на Аллейна.

Джованни ответил, что, когда Виолетта набросилась на Мейлера перед входом в храм, Суит следил за этой сценой с живым интересом. Это привлекло его внимание к Суиту. Когда группа спустилась вниз, он прошел в базилику и помолился святому Томмазо, к которому испытывает особые чувства. Тут же он заметил в скобках, что майор Суит — атеист и позволил себе ужасные высказывания о святынях.

— Его высказывания нас не интересуют. Продолжайте.

— Я еще находился в базилике, когда майор Суит вернулся с леди Брейсли, — сказал Джованни и глянул в ее сторону. Суит повел себя странно и отнюдь не вежливо. Он усадил ее в атриуме и сам поспешил назад. Джованни, если ему можно верить, одержимый непонятными предчувствиями, подошел к колодцу в базилике и заглянул вниз — и, к своему изумлению, увидел майора Суита, который, нарушая установленные в храме порядки, влез на перила непосредственно под ним и, по-видимому, вслушивался и всматривался в происходившее в митраистском доме.