— Что и говорить, странное дело, да и только. Единственно могу предположить, что он бегом проскользнул мимо нас, когда мы были заняты и не заметили его. Впрочем, и в это дело непросто поверить, ибо, как я упоминал, мы ведем счет с тех пор, как скандинавская дама пять лет назад вывихнула лодыжку и оказалась взаперти и без толку кричала всю ночь, а утром ее, беднягу, нашли совсем свихнувшейся. И еще одно. Там внизу, кроме вашей группы, не было никого — один-два посетителя были еще до вашего прибытия. Так что он был бы в одиночестве и тем более приметен.

— Я бы не хотел вам докучать, отец, и я отнюдь не хочу сказать, что вы искали невнимательно, но вы бы не возражали, если бы я сам…

— Я бы не возражал, но не могу разрешить. Это у нас твердое правило. Ни одного посетителя внизу под любым предлогом после закрытия.

— Да, понимаю. Тогда, может быть… у вас есть телефон, мне нужно позвонить?

— Есть, и звоните на здоровье. Здесь. Теперь вы можете идти. — Он сказал через плечо своим помощникам и повторил по-итальянски.

Он открыл дверь в чулан, где хранил товары, указал на телефон и включил свет.

Когда дверь закрылась, в чулане оказалось мало пространства и воздуха. Аллейн осторожно прислонился спиной к коробке с церковными украшениями, присел, упираясь в край полки, напряг память и набрал нужный номер.

Квестор Вальдарно еще не ушел из офиса. Он выслушал рассказ Аллейна с живостью, которая почти передавалась по телефону, но перебивал его мало. Когда Аллейн закончил, Вальдарно заключил по-английски:

— Он сбежал.

— Сбежал?

— Смылся. Он узнал вас и смотал удочки.

— Но здешние как будто уверены, что он не мог пройти мимо них.

— Ах-ах-ах, — презрительно сказал квестор. — Кто они такие? Монах и два бледных мальчишки из лавочки. Против такого ловкача! Тьфу! Он согнулся вдвое и пробежал под витриной с открытками.

— Кстати об открытках. У входа здесь была дикого вида немолодая дама, которая устроила Мейлеру сцену.

— Сцену? Каким образом?

— Она кричала ему оскорбления. И совсем не на том итальянском, какому нас учили в мои дипломатические времена, но это был поток — обвинений и брани.

Аллейн почти видел, как квестор пожал плечами.

— Должно быть, он чем-то досадил ей, — предположил он меланхолично.

— Она в него плюнула.

— Значит, он разозлил ее, — вздохнул квестор.

— Несомненно, — без энтузиазма согласился Аллейн. — Ее зовут Виолетта, — прибавил он.

— Почему вы так подробно останавливаетесь на этой женщине, мой дорогой коллега?

— Видите ли, если я ее правильно понял, она угрожала убить его.

— Очевидно, свирепая женщина. Некоторые из уличных торговок действительно ведут себя крайне скверно.

— Мне показалось, он был сильно встревожен этой сценой. Он сделал вид, что ему все равно, но побледнел очень заметно.

— А-а. — Последовала пауза. — Она продает открытки перед Сан-Томмазо?

— Одной даме из нашей группы показалось, что она видела ее тень на стене внизу, в митрейоне.

— Их туда не пускают.

— Я так и понял.

— Все расследования будут проведены. Я распоряжусь установить наблюдения за аэропортами, авто- и железнодорожными станциями. По-моему, очень велика возможность того, что Мейлер узнал вас и попытается убежать.

— Весьма обязан вам, синьор квестор.