И, наконец, Барнаби Грант. На мой взгляд, главная загадка в группе. Особенно не раздумывая, скажу (и вполне серьезно), что не способен найти рациональной причины, с чего бы ему подвергать себя изощреннейшей пытке (а это ясно видно), если только Мейлер не нажал на него как следует. Шантаж. Это вполне может быть одним из побочных источников дохода для Мейлера и прекрасно увязывается с наркобизнесом.

И на закуску мы имеем дикобразную Виолетту. Видела бы ты Виолетту с ее «cartoline — поста-карда» и пышущее злобой лицо гарпии под черным платком! Квестор Вальдарно может отмахиваться от нее замечаниями о злобных торговках открытками, но могу поклясться чем хочешь — она одержима бешенством. Что до слов Софи Джейсон, что она видела тень Виолетты на стене около каменного саркофага, то, по всей вероятности, она права. Я тоже видел тень. Преломленную, искаженную, но с лотком, в платке и с поднятым плечом. Конечно, это дело темное, или меня зовут Ван дер Вегель.

И я полагаю, Вальдарно прав, что Мейлер мог прошмыгнуть под носом отца Дениса и его мальчиков. Там есть за чем спрятаться.

Ничем не могу подтвердить мое мнение, но думаю, он этого не делал.

По той же причине Виолетта могла пробраться внутрь, и я думаю, она это сделала. Но выбралась ли наружу?

Это тоже другой разговор.

Сейчас очень теплый вечер, уже четверть девятого. Я ухожу из моего пятизвездочного номера в пятизвездочный коктейль-бар, где надеюсь пообщаться с леди Б. и ее племянником. Оттуда нас отвезут в «Джоконду», и там мы, возможно, будем есть куропатку со страсбургским пирогом и запивать ее жидким золотом. За счет Мейлера? Предположительно — да.

Продолжение загадочной истории будет завтра. Будь здорова, родная моя».

Глава пятая

Вечер

Они отужинали при свечах за длинным столом в саду. Между густолиственными ветвями далеко внизу сиял Рим. Он походил на собственную модель, выставленную на черном бархате и так искусно подсвеченную, что все его знаменитые достопримечательности сверкали в оправе света, как драгоценности. По ночам Колизей освещается изнутри, и на таком расстоянии он был не руинами, но казался таким живым, что через его многочисленные выходы вот-вот могла бы хлынуть толпа, пропитанная зловонием цирка. Он был невероятно красив.

Невдалеке от их стола находился фонтан, перенесенный сюда в отдаленные времена со своего изначального места в старом Риме. В середине его в ленивой позе возвышался Нептун — гладкий, величественный, обнаженный, он от нечего делать перебирал пальцами длинные колечки бороды. Его поддерживали тритоны и всевозможные чудовища. Из них били струи, летели брызги, стекали капли, которые затем водяными завесами ниспадали из бассейна в бассейн. Запахи воды, земли и растений смешивались с табачным дымом, кофе, косметикой и ароматами вин.

— С чем все это сравнить? — спросила Софи Гранта. — Все это великолепие? Я никогда не читала Уйду, а вы? И что бы там ни было, это нечто отнюдь не викторианское.

— А как насчет Антониони?

— Ну, пожалуй. Но совсем не «Сладкая жизнь». Я до сих пор не чувствую ни малейшего намека на упадок нравов. А вы?

Он не ответил, и она посмотрела через стол на Аллейна.

— А вы? — спросила она его.