— Заметил. И даже хорошо запомнил.

— Вероятно, я на вас неприлично глазел. Видите ли, я сразу узнал вас по фотографии на суперобложке. Должен признаться, я ваш страстный поклонник, мистер Грант.

Барнаби что-то пробормотал.

— Кроме того, и это имеет больше отношения к делу, я, что называется, старый бывалый римлянин. Я прожил здесь много лет и кое-что знаю о разных уровнях римского общества. Включая самые низкие. Вы видите, я откровенен.

— А почему бы и нет?

— Действительно, почему бы и нет! Полагаю, некоторые наши соотечественники назвали бы мою деятельность разгребанием грязи, но мотивы ее эстетические и, я бы даже сказал, философские — однако я не буду утомлять вас этим. Достаточно, если я скажу, что в ту минуту, когда я узнал вас, я также узнал презренного типа, известного на римском дне под кличкой — я перевожу — «Легкорукий». Он стоял прямо за вашей спиной. Глаза его были нацелены на ваш кейс.

— Боже!

— Да, да. Ну, вы помните, как внезапно надвинулась и разразилась гроза и как под ливнем в суматохе между клиентами с соседних столиков завязался скандал.

— Да.

— И тогда что-то сильно ударило вас в спину и вы упали ничком на столик.

— Все верно, — согласился Барнаби.

— Конечно, вы подумали, что вас задел один из дерущихся, но это было не так. Субъект, которого я только что упомянул, воспользовался потасовкой, выскочил вперед, ударил вас плечом, схватил ваш чемоданчик и бросился наутек. Маневр был великолепно рассчитан и исполнен с величайшей точностью и быстротой. Ваши соседи продолжали кричать друг на друга, а я, дорогой мистер Грант, пустился в погоню.

Он отхлебнул кофе и слегка наклонил голову, как бы выказывая уважение к напряженному вниманию Барнаби.

— Погоня была долгой, — продолжал Мейлер. — Но я шел по следу и, как говорится, загнал добычу. Я правильно выразился? Благодарю вас. Я загнал его в таком месте, которое поставщики сенсационного чтива описали бы как «некое кафе в таком-то переулке, неподалеку от…» и так далее и тому подобное — может быть, мое словоупотребление несколько устарело. Короче говоря, я настиг его в обычном притоне и с помощью средств, о которых лучше всего умолчать, вернул ваш кейс.

— В тот же день, как я лишился его? — не удержался Барнаби.

— О! Как всегда говорит загнанный в угол на допросе: я рад, что вы задали этот вопрос. Если бы я имел дело с менее выдающейся личностью, у меня был бы наготове благовидный способ уклониться от ответа. С вами я так не могу. Я не возвратил вашего кейса раньше, потому что…

Он помедлил, слабо улыбаясь, и, не сводя глаз с Барнаби, задрал рукав на левой, белой и безволосой руке. Он положил ее ладонью кверху и подвинулся к Барнаби.

— Можете убедиться сами, — сказал он. — Они похожи на укусы москита, верно ведь? Но я уверен, вы понимаете, что это такое. Вы понимаете?

— Кажется, да.

— Прекрасно. Я кокаинист. Довольно пошло, не правда ли? Когда-нибудь надо перейти на что-нибудь более клевое. Как видите, я знаком со сленгом. Но я уклоняюсь. Стыдно признаться, но встреча с «Легкоруким» нешуточно потрясла меня. Несомненно, мое здоровье несколько расшатала моя несчастная склонность. Я человек некрепкий. Я принял свою — обычно это называется дозой, — перебрал и отключился до этого утра. Конечно, я не могу рассчитывать на вашу снисходительность.

Барнаби был человеком великодушным, он перевел дыхание и проговорил:

— Я так чертовски рад получить это назад, что не испытываю ничего, кроме благодарности, честное слово.