— Но я знал! Я догадался. Придя в себя, я догадался. По весу хотя бы. И по тому, как это, понимаете, передвигалось внутри. И потом, конечно, я прочел ваше объявление: «…содержащий рукопись, которая представляет ценность только для ее владельца». Поэтому я не могу так уж оправдывать себя, мистер Грант.

Он вынул платок сомнительной чистоты и вытер лицо и шею. Кафе было на теневой стороне улицы, но с мистера Мейлера текли ручьи пота.

— Не хотите еще кофе?

— Благодарю вас. Вы очень добры. Очень.

Кофе словно придало ему смелости. Он глядел на Барнаби над чашкой кофе, которую держал обеими пухлыми грязными руками.

— Я вам так обязан, — говорил Барнаби. — Может быть, я могу что-нибудь сделать для вас?

— Вы сочтете меня неприятно неискренним — кажется, мой стиль выражаться изрядно латинизировался, — но уверяю вас, сам факт встречи с вами и то, что я в малой мере…

«Разговор идет вокруг да около», — подумал Барнаби, вслух же сказал:

— Стало быть, вы должны со мной поужинать. Давайте назначим время!

Но мистер Мейлер, сцепивший руки, очевидно, готов был заговорить по существу и очень скоро заговорил. После долгих отнекиваний и самоуничижительных замечаний он наконец признался, что сам написал книгу.

Он работал над ней три года: теперешний вариант — четвертый по счету. По горькому опыту Барнаби знал, что его ожидает, и также знал, что обязан покориться судьбе. Произносились слишком знакомые фразы:

— …ценю чрезвычайно ваше мнение… Просмотреть рукопись… Совет такого авторитета… Заинтересовать издателя…

— Разумеется, я ее прочту, — сказал Барнаби. — Вы ее захватили с собой?

Выяснилось, что мистер Мейлер сидел на ней. С ловкостью фокусника он выхватил ее в то время, как Барнаби занимался своим возвращенным имуществом. Он положил ее на стол, завернутую во влажную римскую газетку, и дрожащими руками извлек на свет. Мелкий итальянизированный почерк, но, к радости Барнаби, рукопись была невелика. Может быть, сорок тысяч слов, может быть, если повезет, и того меньше.

— По длине, боюсь, это не роман и не повесть, — проговорил автор. — Но так получилось, и такую ее я и ценю.

Барнаби быстро взглянул на него. Губы мистера Мейлера поджались, и уголки их поднялись. «В конце концов, не такой это тяжелый случай», — подумал Барнаби.

— Надеюсь, мой почерк не доставит вам лишних затруднений, — сказал мистер Мейлер. — Я не могу позволить себе машинистку.

— По-моему, он очень четкий.

— Если так, то это отнимет у вас не более нескольких часов. Может быть, дня через два я могу?.. Но я становлюсь навязчивым.

«Я должен отделаться от этого покрасивее», — подумал Барнаби и сказал:

— Послушайте, у меня предложение. Поужинаем вместе послезавтра, и я скажу вам свое мнение.

— Как это любезно с вашей стороны! Я ошеломлен. Но прошу вас, позвольте мне… если вы не возражаете… ну, где-нибудь… в скромном местечке… как это, к примеру. Как видите, это маленькая траттория. Их феттучини действительно превосходно, да и вино вполне пристойно. Хозяин — мой приятель и как следует позаботится о нас.

— Все это звучит прекрасно, конечно же, давайте встретимся здесь, но, с вашего позволения, мистер Мейлер, плачу я. Меню выбираете вы. Я целиком полагаюсь на вас.

— Правда? Неужели! Тогда я поговорю с ним заранее.

С этим они и расстались.

В пансионе «Галлико» Барнаби рассказывал о возвращении рукописи всем, кого встречал: хозяйке, двум слугам, даже горничной, которая практически не знала английского.