— Скажите, а кого в театре называют альфонсом?

— Юлика. Но об этом не хочу. Это такая грязь… хуже, чем у меня на кухне.

— Клава, у вас есть враги в театре?

— Как вам сказать… До вчерашнего дня я думала, что крутых врагов у меня нет. Кому я нужна?

— Но ведь кто-то подарил вам яд.

— Знаю, — удрученно кивнула она. — Но не буду возводить напраслину, хватит, я за все теперь расплачиваюсь. Вы верите в наказание оттуда? — показала пальцем в потолок Клава. — А я верю. И боюсь.

— Пока вам следует бояться «щедрого» дарителя.

— Хм, бредовая мысль мелькнула, — горько усмехнулась Клава. — А может, меня кто-то пожалел, подсунув яд? Решил отравить, чтоб не мучилась? Только я все равно боюсь. Боюсь мучительной смерти. Вообще боюсь смерти. Как все глупо устроено в мире… — Она прикончила еще одну рюмку, ее развезло и неудивительно, пила, закусывая сухариком и сигареткой. — Нужно пережить покушение, чтобы восстановить все в мозгах и в душе. Смерть Левы у меня на глазах… это было так страшно. Но зато я поняла: все, за что я цеплялась, — блеф. Внезапно открылись глаза… извините, я, кажется, об этом уже говорила…

— Ничего, ничего.

— Знаете, как мне противно! Меня тошнит. От себя. И от всех. Как я защищала Эру Лукьяновну, если б вы только слышали и видели! Я топила своих товарищей, которые делали мне только добро. Это я помогла уволить… нет, сократить свою лучшую подругу, которая нянчила мою дочь. Я еду на выезд в какое-то паршивое село, где театр никому не нужен, играю спектакль. А она сидит с моей дочерью, кормит ее, спать укладывает. Бесплатно! И так много лет. А я ее… под корень. А она взяла и умерла! (Клава еще опрокинула рюмочку.) Меня все спасали от пьянства, все. А я все равно пила, мне так нравилось. Ик! Извините, последняя рюмка где-то застряла, поэтому… ик! …икаю. Так о чем я? А, да! Ик! И никто меня не увольнял за пьянство, а я помогла уволить за… так хотела Эпоха. Я присутствую на художественном совете, там мы решаем то, что давно решила Эпоха. Ик! А она увольняла талантливых людей. Я боялась, чтоб меня не выгнала и поднимала… ик! …руку за увольнение, мол, не нужны нашему театру. И против Ушаковой подняла. Я выслуживалась перед Эпохой, а она меня все больше презирала… Так мне и надо!

— Идемте, я помогу вам лечь, — предложил Степа.

— Лечь? Да, это… ик! …хорошо. Сейчас допью… там всего-то… не оставлять же! А потом проснусь, и все начнется сначала…

Она допила прямо из бутылки, шатаясь, побрела в комнату, ее поддерживал Степа. Завалившись на кровать, все же вспомнила:

— А… тот, кто отравил… не придет?

— Не придет, — заверил Степа, накрывая ее пледом.

— Только, — спохватилась она и привстала, — не говорите никому, что я вам сегодня рассказала, меня четвертуют. Ик! Пожалуйста, не говорите…

— Не скажу, не беспокойтесь. Отдыхайте.

Она повалилась на подушку, забормотала под нос:

— Я попросила материальную по… ик! …помощь на лечение. Не дала. Сказала: «Все равно пропьешь». Не говорила вам? У меня опухоль. Ик! А своего Юлика постоянно вытаскивает из запоев, ну, постоянно. Ему и спектакли можно срывать, на работу не приходить, ему все можно. У старушки любовь… Кошка драная! А мне подыхать…

Клава еще некоторое время бессвязно бормотала, Степа подождал, когда она заснет, потом ушел, проверив, надежно ли закрыл дверь.