— Полагаю, что мсье известно, — спросил Бенколен, — есть ли кто-нибудь сейчас у мадам Дюшен?

— Только Джина Прево. Шомон позвонил Джине утром и сказал, что мадам Дюшен желает ее видеть. Но это был обман. Мадам Дюшен не высказывала подобного желания. — Его губы задрожали. — Полагаю, что сумею один справиться со всеми проблемами. Конечно, Джина способна помочь, если сумеет взять себя в руки. Сейчас же она почти в таком же состоянии, что и мадам Дюшен.

— Джина Прево? — вопросительно произнес Бенколен, словно в первый раз услышал это имя.

— О, я совсем забыл… Джина из нашей старой компании, еще до того как все разбежались. Она была одной из лучших подруг Одетты и… — Юный атташе вдруг замолчал, глаза его округлились. — Я совсем забыл: мне надо позвонить Клодин Мартель. Она, наверное, тоже хотела бы побыть здесь. Боже! Какой промах!

Поколебавшись пару секунд, Бенколен сказал:

— Насколько я понимаю, вам утром не удалось побеседовать с капитаном Шомоном. Вы не слышали…

— Слышал?.. Что? Нет, мсье. Что-то случилось?

— Да, кое-что. Не важно. Проводите-ка нас лучше к мадам Дюшен.

— Охотно. Полагаю, она сможет вас принять, — заявил молодой человек, оглядывая нас так, будто мы находились в приемной перед кабинетом посла. — Вас она выслушает, но больше никого. Сюда, пожалуйста.

Робике вывел нас обратно в зал, откуда вверх вела покрытая ковром лестница.

За окнами лестничной площадки были видны ярко-красные листья кленов. Когда мы почти поднялись на верхний этаж, Робике замер.

До нас донеслись невнятные голоса и несколько аккордов на фортепиано. Затем последовал звук, как будто чьи-то руки бессильно сползли с клавиатуры. Один из голосов звучал визгливо, на грани истерики.

— Они сошли с ума! — выпалил Робике. — Свихнулись! С появлением Джины стало только хуже. Понимаете, господа, мадам Дюшен то ходит без остановки, то истязает себя, перебирая вещи Одетты, или пытается наигрывать ее любимые мелодии. Умоляю, попытайтесь ее немного успокоить.

Когда он постучал в одну из дверей в полутемном коридоре, за ней воцарилась тишина. Потом нетвердый голос произнес:

— Войдите.

Это была девичья гостиная, три окна которой глядели сквозь желтые полуоблетевшие скелеты деревьев на унылый сад. Тусклый свет из окон придал серую безликость мебели цвета слоновой кости. Около кабинетного рояля, на вращающемся табурете, лицом к нам сидела маленькая женщина в черном. На нас смотрели сухие острые глаза, в темных волосах едва проглядывала седина; на бледном лице не было видно морщинок, за исключением двух скорбных складок в углах рта. О ее возрасте можно было догадаться по коже на шее. Взгляд острый и жесткий смягчился, когда она увидела незнакомцев.

— Поль, — тихо произнесла она, — почему же ты не сказал, что у нас гости? Пожалуйста, входите, господа.

Мадам Дюшен не извинилась, не замечая ни небрежности в прическе, ни своего старого, поношенного платья. Она была далека от реалий живого мира. Однако, найдя в себе силы, мадам поднялась с видом гостеприимной хозяйки, чтобы приветствовать нас. Между тем мое внимание было занято не ею. Рядом с мадам Дюшен замерла, подняв руку, Джина Прево. Я сразу узнал ее, хотя она оказалась более рослой, чем я представлял. Веки девушки покраснели и припухли, на лице не было и намека на косметику. Те же пухлые, что и на портрете, губы, отливающие золотом волосы, твердая линия подбородка. Но сейчас губы были полуоткрыты, верхняя — слегка вздернулась от ужаса. Джина Прево машинально откинула волосы со лба. Казалось, что она находится на грани обморока.

— Моя фамилия Бенколен, — сказал детектив, — а это мой коллега, мсье Марл.