— Это да, — охотно согласился священник.

— Не лучше ли не устраивать панику, а заниматься каждому своим делом? — укоризненно произнес кузнец.

Отец Иеремия покраснел до корней волос, это ведь была его обязанность — таким образом вразумлять невежественных, полных предрассудков, прихожан, но появление призрака, возможно, связано с убийствами, и, значит, ему следует разобраться во всём. И в этом вопросе тоже.

Лошадь доехала до глубокой вязкой лужи и понуро остановилась.

— Но! Но! — хлестнул кнутом Генрих, но лошадь стояла как вкопанная — так, словно перед ней расстилалась не лужа, а по меньшей мере море. Задумавшись и глядя вглубь леса печальными глазами, она прядала ушами и вовсе не собиралась трогаться дальше. — Но! Поехала! — снова гаркнул кузнец и уже хотел слезть с облучка, чтобы повести лошадь в поводу, но тут раздалось очередное громкоголосое карканье, на телегу налетела туча ворон, и лошадь, тяжело вздохнув, и выйдя из состояния глубокой задумчивости, потянула телегу вперед. В этот раз Иоганну было не так страшно проезжать топкое место, как по дороге к лесничихе — вероятно, на него подействовало добродушное спокойствие кузнеца.

— Мартин много раз видел призрака, — затараторил он, боясь, что дядя опять начнет задавать свои вопросы Генриху, а он не успеет высказаться. — А сегодня мы видели знаки. Рисунки на скалах. И еще был один знак — мы нашли отрубленные вороньи головы. Убийца не только людям головы отрезает, но и воронам.

— Топором? — хмыкнул кузнец. — Ну-ка, дружок, возьми там, под рогожей, топор, да попробуй им хоть одну из этих тварей зашибить.

Священник внимательно посмотрел на кузнеца. Он уже не раз думал об этом. И вправду — убить ворону налету топором не так уж просто, да еще вот так, чтобы голову ровно-ровно отрезать. Сколько, говорил Иоганн, он нашел вороньих обезглавленных трупов? Четырнадцать? Пятнадцать?

— Значит, убийца сначала ловит ворон, а потом отрубает им головы, — загорячился Иоганн. Он испугался, что его версия может быть сейчас отвергнута.

— Или их убили метательным оружием, — добавил кузнец, — кто-то, кто хорошо им владеет. Очень хорошо. Не хуже, чем я владею молотом и наковальней, — он задумался. — Я видел у графа Еремина книгу: в Австралии туземцы бросают изогнутые отточенные палки, их называют бумерангами. Такая палка вполне может снести вороне голову, если бросить ее со сноровкой. И в Индии местные воины бросают во врага круглые острые диски — их называют чакрами. Люди много придумали орудий, как убить себе подобного. Вот, скажем, топор. Полезная в хозяйстве вещь. Всегда можно дров нарубить. Так ведь нет, сразу найдется кто-то, кому придет в голову из этого сделать орудие убийства: секиру, лохабер, бердыш, алебарду, — кузнец осекся, и это не прошло мимо внимания отца Иеремии.

— Кстати, насчет алебарды, — тут же спросил он. — Для кого вы ее изготовили?

— Ох, Себастьян, ох, паршивец, — скрипнул в сердцах зубами кузнец. — Сколько раз говорил ему: никто не должен видеть мою работу, запирай дверь, если уходишь. А лучше — вообще ни шагу со двора.

— Если бы отец Себастьяна признал его сыном, он бы не ушел, уверяю вас, — мягко вступился за подмастерье священник. — А дверь он, наверное, забыл закрыть.

Кузнец немного помолчал, а потом хмыкнул:

— Хитрый вы, святой отец, хотите, чтобы я мальчишку запросто так сыном признал.