Радек невесело хмыкнул – так хмыкает человек, ведущий допрос и не верящий своему заключенному. А у Габриеля словно камень лег на сердце.

– Восемьсот тысяч? Откуда у вас такая цифра?

– Это официальная цифра польского правительства.

– И вы ожидаете, что группа недочеловеков, какими являются поляки, может знать, что происходило здесь, в этих лесах? – Голос Радека внезапно изменился, стал более молодым и властным. – Прошу вас, Аллон, если мы намерены вести эту дискуссию, давайте оперировать фактами, а не польским идиотизмом. Восемьсот тысяч? – Он покачал головой и действительно улыбнулся. – Нет, их было не восемьсот тысяч. В действительности цифра была куда больше.

Радек протянул руку и попросил фонарик. Габриель не спешил его отдать.

– Вы же не думаете, что я нападу на вас с этим, верно?

– Мне известно кое-что из ваших деяний.

– Это было давно.

Габриель передал Радеку фонарик. Радек нацелил луч налево, освещая подрост елей.

– Они называли это место Нижним лагерем. Здесь жили эсэсовцы. Забор шел позади них. А перед ними была мощеная дорога, обсаженная кустами и цветами весной и летом. Вам, возможно, трудно этому поверить, но, право же, здесь было очень приятно. Деревьев было, конечно, меньше. Но мы насадили деревья после того, как сровняли с землей лагерь. Тогда это были всего лишь саженцы. А теперь они выросли и стало красиво.

– Сколько же здесь было эсэсовцев?

– Обычно около сорока. Еврейские девушки прибирались у них, а польки готовили – три местные девушки, приходившие из окружающих деревень.

– А украинцы?

– Они жили на другой стороне дороги, в пяти бараках. Дом Штенгла стоял посередине, у скрещения двух дорог. У него был прелестный сад. Его разбил для Штенгла человек из Вены.

– Но прибывавшие никогда не видели этой части лагеря?

– Нет, нет. Каждая часть лагеря была тщательно скрыта от остальных заборами, оплетенными сосновыми ветками. Когда люди прибывали в лагерь, они видели как бы обычную деревенскую железнодорожную станцию, с фальшивым расписанием отбывающих поездов. А из Треблинки, конечно, никто не отбывал. От этой платформы отходили лишь пустые поезда.

– И тут было какое-то строение, да?

– Здесь было все оборудовано как обычная железнодорожная станция, но в действительности строение было набито ценностями, отобранными у тех, кто прибыл раньше. Вот то место они называли Станционной площадью. А там была площадь Приема или площадь Отбора.

– А вы когда-нибудь видели прибывавшие поезда?

– Да, конечно. Я не имел отношения к этим делам, но да, я видел, как прибывали поезда.

– И были две разные процедуры приема? Одна – для евреев из Западной Европы и другая для евреев с Востока?

– Да, верно. Западноевропейских евреев принимали с большим обманом и жульничеством. Никаких кнутов, никаких криков. Им вежливо предлагали выйти из поезда. На площади Приема их ждал медицинский персонал в белых халатах, чтобы позаботиться о больных.

– Но все это было лишь хитростью. Стариков и больных немедленно уводили и расстреливали.

– Да, это верно.

– А восточные евреи? Как их встречали на платформе?

– Их встречали украинцы с кнутами.