|
Утверждают, что, когда недавно подавляющее большинство избирательных голосов на рынке высказалось за господина Цезаря и этому почтенному гражданину была трижды предлагаема корона, то даже и его поразительная скромность, — простиравшаяся настолько, что он трижды отказывался от этой короны, — не могла его оберечь от ворчливой ругани таких людей, как Каска из десятаго городского квартала и других наемников отвергнутаго кандидата, которые были навербованы, главным образом, из одиннадцатаго, тринадцатаго и иных пригородных кварталов, и которых слышали разговаривающими иронически и презрительно о поведении господина Цезаря в этом случае. Кроме того, нам лично известны весьма многие из граждан, которые полагают, что они вправе считать убийство Юлия Цезаря за заранее налаженное дело, — старательно подготовленное и аранжированное Марком Брутом с толпой его наемной сволочи и точно выполненное, соответственно намеченной программе. Имеются-ли веския основания для такого предположения, мы предоставляем судить самой публике, и просим только, впредь до ея приговора, внимательно и безстрастно прочесть нижеследующее сообщение об этом прискорбном событии.
Сенат был созван на заседание, и Цезарь шел туда по улице со стороны Капитолия, разговаривая с некоторыми из своих личных друзей и сопровождаемый, по обыкновению, большим числом граждан. Поровнявшись с москательной лавкой Демосфена и Ѳукидида, он мимоходом заметил какому-то господину, который, как думают, был предсказателем, что „мартовския иды уже наступили“. Ответ гласил: „Да, оне наступили, но еще не прошли!“ В эту минуту подошел Артемидор и, справившись у Цезаря, который час, попросил его прочесть какую-то записку или сочинение, или что-то в этом роде, принесенное им с целью ознакомить Цезаря тотчас же с содержанием этого. Но в то же время и господин Деций Брут заговорил о каком-то „всепокорнейшем прошении“, которое также просил немедленно прочитать. Артемидор умолял, чтобы внимание было уделено сперва его записке, так как она „для Цезаря лично“ имеет особое значение. Последний возразил, что все, относящееся до него лично, должно быть прочитано им после всего, или что-то подобное; во всяком случае, слова его имели этот именно смысл. Но Артемидор настаивал и заклинал прочесть все-таки его записку сейчас же . Тем не менее Цезарь отверг ее, отказавшись в то же время читать на улице и какую бы то ни было петицию. Затем он вошел в Канитолий, а толпа последовала за ним. В это время слышали там следующий разговор, который, как мы полагаем, будучи непосредственно сопоставлен с последовавшими за сим событиями, приобретает ужасающее значение. Господин Помилий Лена сказал Георгу В. Кассию (повсеместно известному под именем милаго мальчика из третьяго городского квартала), негодяю, состоящему на жалованьи у оппозиции, что он, Лена, надеется на удачный исход его сегодняшняго предприятия. И когда Кассий спросил: „какого предприятия“? — то он, на минуту прищурив левый глаз, с сардоническим равнодушием ответил: „так Бог велел!“ и направился к Цезарю. Марк Брут, который, по подозрению, является коноводом шайки, убившей Цезаря, спросил его, что ему говорил Лена. Кассий разсказал, присовокупив упавшим тоном: „Я боюсь, что наш план открыт“. Брут поручил своему презренному соумышленнику не выпускать из вида Лена, а в следующую за сим минуту Кассий пробрался к тощему и голодному бродяге Каске (который не пользуется у нас хорошей репутацией), побуждая его поспешить, так как он, дескать, боится, что их могут опередить. Затем, видимо очень возбужденный, он вернулся к Бруту и спросил: „Как это должно произойти“, причем клялся, что или он или Цезарь сегодня домой не вернутся, иначе он убьет самого себя. В это время Цезарь занимался разговором с некоторыми депутатами „Залесья“ касательно предстоящих осенних выборов и, очевидно, не обращал никакого внимания на то, что происходило вокруг него. |
