Марк Твен. Убийство Юлия Цезаря
(Единственно подлинное и достоверное сообщение из всех поныне обнародованных в извлечении из современнаго тому ужасному событию «Римскаго ежедневнаго листка)». Ничто в мире не доставляет газетному репортеру такого чувства самодовольства, как возможность собрать и с надлежащей подробностью описать все отдельные эпизоды какого-нибудь кроваваго и таинственнаго убийства. В этой исполненной любви работе (такова она для него в действительности) — заключается его светлая радость, особенно в том случае, если он знает, что все другия газеты уже поступили в печать и что только одна его газета успеет выйти с описанием ужасающей новости. Мною часто овладевало чувство горькаго сожаления, что я не состоял римским репортером во время убийства Цезаря, — репортером единственной в городе вечерней газеты, — имея таким образом возможность опередить, по крайней мере, на 12 часов, всех хроникеров утренних газет оглашением этого великолепнейшаго случая из всех когда-либо представлявшихся в репортерской практике. Конечно, случались и другия события не менее ужасныя, но ни одно из них не совмещало в себе столько своеобразно-характерных подробностей из числа тех, которыя наиболее облюбованы в настоящее время и которыя к тому же выростают в нечто выдающееся и величественное, благодаря высокому положению, славе, общественной и политической роли лиц, принимавших участие в этом происшествии. В душе я живо воображал себя рыскающим по древнему Риму, хватающим за шиворот солдат, сенаторов и других обывателей и набрасывающим в свою записную книжку «все подробности», которыя удалось добыть от них. О! если бы я жил в те дни, с какою жадностью описал бы я это событие, приправив его тут — немножко моралью, там потоками крови, тут какой-нибудь темной потрясающей тайной, там — похвалой и сочувствием по отношению к одним или упреком и насмешкой по отношению к другим (преимущественно к тем, которые не состоят подписчиками на нашу газету) и, между всем этим, чувствительные щелчки и предупреждающия замечания о современном правительстве в перемешку с необычайными описаниями возбуждения, вызваннаго этим событием в сенате и на улицах, — и много еще других прелестей в том же роде. Но если мне и не суждено было своевременно описать убийство Цезаря, то, по крайней мере, на мою долю выпало удовольствие перевести с латинскаго оригинала («Римский Ежедневник» того числа, вечернее издание) нижеследующее, строго-историческое сообщение касательно этого события. «Наш, обыкновенно столь спокойный, Рим был повергнут вчера в состояние дикаго возбуждения одним из тех кровавых, потрясающих происшествий, которыя причиняют сердечную боль и наполняют душу страхом, возбуждая во всех здравомыслящих людях боязливыя предчувствия о судьбе государства, в котором столь мало ценится человеческая жизнь, и так открыто попираются самые священные законы. В качестве оффициальнаго газетнаго хроникера, мы считаем своей грустной обязанностью констатировать, как следствие такого порядка вещей, смерть одного из наиболее уважаемых наших сограждан, — человека, имя котораго известно повсюду, где получается и читается наш „Ежедневник“. Распространять славу этого человека и, по мере наших слабых сил, оберегать его имя от клеветы и инсинуаций было всегда нашей радостью и нашим преимуществом. Мы разумеем здесь нашего государя — Юлия Цезаря. Обстоятельства этого происшествия, насколько их удалось установить нашему специальному репортеру, по разноречивым показаниям свидетелей, были приблизительно таковы: суть дела, конечно, кроется в избирательной борьбе. Девять десятых из всех удивительных мерзостей, покрывающих стыдом наше государство, вытекают из разнаго рода интриг, зависти и ненависти, обязанных своим существованием именно этим проклятым выборам. Рим мог бы только выиграть, если бы его полицейские органы были избираемы на столетний срок: ибо, по имеющимся у нас сведениям, мы еще ни разу до сих пор не имели возможности избрать какого-нибудь гитцеля без того, чтобы событие это не ознаменовалось избиением около дюжины людей и всеобщей дракой городовых с пьяными бродягами. |
