Марк Твен. Статья мистера Блока
Вчера поздно вечером, в контору газеты, где я исполняю обязанности второго редактора, явился наш уважаемый друг мистер Джон Виллиан Блок из Виргинии-Сити. Лицо его выражало сильное сердечное страдание. Осторожно, с глубоким вздохом, положил он на конторку нижеследующую статью и медленно направился к выходу. На минуту остановившись в дверях, в очевидной борьбе подавить свои чувства настолько, чтобы иметь возможность произнести хоть слово, он кивнул головой по направлению своей рукописи и прерывающимся голосом прошептал: «Один из моих друзей… О! как ужасно!», и затем разрыдался. Я был так глубоко тронут его печалью, что только тогда сообразил о необходимости вернуть его и утешить, когда он уже ушел и когда это было слишком поздно. No газеты находился уже в печати, но, догадываясь, что наш друг придает особое значение обнародованию своей статьи и надеясь, что ея напечатанием я доставлю хоть какое-нибудь грустное облегчение его опечаленному сердцу, я прервал печатание газеты и поместил на столбцах ея нижеследующий: Поразительный несчастный случай. Когда вчера вечером, около 6-ти часов, мистер Виллиам Шуйлер, старый и уважаемый обыватель Сонт-Пэрка, оставил свою квартиру, дабы отправиться в город, как он это обыкновенно делал в течение всей своей жизни, за исключением непродолжительнаго периода в начале 1850 года, когда ему пришлось пролежать в постели, благодаря повреждению, полученному в то время, как он пытался удержать проскакавшую мимо лошадь, безразсудно став в ея «кильватере», размахивая руками и крича, что, — будь оно сделано одной минутой раньше, — несомненно еще более напугало бы животное, вместо того, чтобы удержать его бег, и оказалось бы еще печальнее и страшнее, хотя и данное положение для него было достаточно опасно, — так как при этом присутствовала его теща, которая стояла тут же и видела все это ужасное происшествие, между тем как с значительной вероятностью, чтобы не сказать наверное, она могла бы также хорошо и в другом месте наблюдать такие же несчастные случаи, так как в общем это вовсе не было в ея натуре, но совершенно напротив, как это удостоверяет и ея родная мать, ныне уже не существующая в живых, но с полной надеждой на радостное воскрешение, скончавшаяся три года тому назад, 68 лет от роду, как добрая христианка, не оставив после себя никакого имущества, так как пожар 1849 года уничтожил все, что она имела на свете; но какова жизнь! Пусть же это событие послужит для нас предостережением, дабы мы старались жить так, чтобы, когда придет время умирать, мы могли бы сделать это. Положим же руку на сердце и поклянемся торжественно и искренно с этого самаго часа избегать кубок браги! (Это собственнаго корреспондента газеты «Калифорнианец»). Главный редактор, явившись, произвел дьявольский шум, стал рвать на себе волосы, опрокидывать мебель и выругал меня мазуриком. Как только он поручит мне газету на каких-нибудь полчаса, — говорил он, — так меня непременно одурачит первый попавшийся глупый мальчишка или — еще хуже — первый попавшийся сумасшедший. И вся эта поразительная статья мистера Блока, — говорил он, — есть ничто иное, как масса поразительной безсмыслицы: в ней нет ни одной точки и нет никакого смысла, и ровно ничего нельзя понять из нея, и было совершенно излишне прерывать печатание, ради ея помещения. Вот вам последствия добродушия. Будь я невежлив и неотзывчив, как иные люди, я сказал бы мистеру Блоку, что не могу принять его сообщение в такой поздний час, но нет, его горестныя всхлипывания тронули мое сердце и я страстно ухватился за возможность сделать что-нибудь ради облегчения его горя. Я даже не прочитал его статью, дабы убедиться, все-ли там в порядке; я написал только пару вступительных строк и приказал печатать. И что же принесло мне мое добродушие. Ничего, кроме целой бури ругани и незаслуженных проклятий! Я хочу теперь сам прочесть эту статью и убедиться, может ли она служить поводом всего этого скандала. |
