«Мы едем вместе», – подумал он, но мысленно обращал эти слова не к своим соратникам, а к мечу. Вслух он сказал:

– О'кей, когда отъезд?

3

– Боже милостивый, – воскликнул Дэйн, – да эта планета переболела оспой!

Хотя диск‑переводчик едва ли четко передал Аратаку смысл этих слов, но тот засмеялся и присоединился к Дэйну, смотревшему через иллюминатор.

– Да, поверхность пострадала, словно от атаки каких‑то насекомых, – прокомментировал он. – Действительно, вид такой, как у планеты, подвергшейся бомбардировке метеоритами, будто у нее нет атмосферы, где эти камешки сгорали бы. Это загадка, мой друг, которую я не могу разгадать, но Божественное Яйцо справедливо замечает, что, если бы мы понимали природу всех вещей и для разума не осталось бы тайн, мы все умерли бы от скуки или погрузились в наши болота, оставив на поверхности лишь ноздри, ничего не имея для размышления, но лишь тупея от собственного знания.

– Похоже, у Божественного Яйца есть замечания на все случаи жизни, – пробормотал Дэйн, но чуткие уши Аратака уловили его слова.

И он сказал тем самым чересчур вежливым тоном, каким говорил, когда сердился:

– Дело философа – размышлять о жизни, в которой у нас, занятых практическими делами, нет времени на это.

– Я высказался неосторожно, – признал Марш. – Но я бы сказал, что мудрость Божественного Яйца скорее соответствует древнему почтенному старцу, нежели такой эмбриональной форме.

– Божественное Яйцо, – заметил Аратак, – было выбрано в течение многих тысячелетий как совершеннейшая из форм среди всех существ, созданных в бесконечном божественном разнообразии. И это говорит, – добавил он с подчеркнутым сарказмом, – о такой безграничной и всеохватывающей мудрости Создателя всего, что он мог себе представить и грядущую разумность обезьяноподобных – ведь по одним ему известным причинам он создавал только то, что было достойно его божественности.

– Что ж, мы польщены, – сказал Дэйн, но не стал продолжать обмен колкостями, потому что знал – в этой игре с ящером‑философом он проиграет в первом же раунде. – А если говорить серьезно, Аратак, то как могла планета с океанами и атмосферой заполучить кратеры, как у мертвой Луны?

– Если говорить серьезно, то я и малейшего понятия не имею, – сказал ящер. – Это вне моей компетенции. Если бы планета была на ранней стадии развития жизни, со сравнительно молодой варварской культурой… Впрочем, что толку обсуждать несуществующие возможности. Вряд ли дело здесь в том, как я полагаю, что эта планета ранее вращалась вокруг другого солнца, а затем ее притянуло к себе новое солнце, и уже потом на старой планете возникла новая жизнь под воздействием космических лучей. Такое случается, но редко, – сделал он вывод, глядя из иллюминатора на изрытую кратерами планету Бельсар‑4.

С их местоположения на орбите, с высоты в несколько тысяч километров, Дэйн различал голубые океаны, полуприкрытые облаками, и крупный континент, который находился в Северном полушарии (как автоматически отметил про себя Дэйн). Еще один участок суши, поменьше первого, похожий по очертаниям на Южную Америку, был, как ни странно, примерно на том же месте, что и аналогичный континент на Земле.

Подошла Райэнна с распечатанной на компьютере картой планеты и указала на какую‑то точку на карте.

– Корабль высадит нас вот здесь. Аратак, твой приятель Драваш ждет нас на последнее совещание на мостике; на этом настаивает его безымянный друг. – Она содрогнулась. – Ох, от этого малого у меня мурашки по коже.

– Драваш? – встревоженно спросил Аратак.