– А зам-то у тебя смотри гордый какой, бумажку вшивую выправил для нас, твоих гостей, и уже погоны с него попадали. Перетрудился видно парень, ты как Ворон считаешь?

Отвернулись генералы от него и направились в избу.

Смотрю, заместитель враз поскучнел, побледнел и лопочет мне:

– Вась! Василий! Я же пошутил! Давай мировую забацаем!

А сам злые глаза прячет, отводит в сторону. Ну, думаю, злыдень, душа твоя черная. Надо тебя погонять в хвост и в гриву, пока ты на колесах. И говорю я ему:

– Давай говорю, забацаем. Только на мировую барашка режут. Мы из леса придем, а тут, барашечек освежеванный должен ьыть. Ты суетишься! В глазки начальству заглядываешь. У мужиков, глядишь, и настроение будет другое, насчет твоих, чуть-чуть великоватых тебе погон.

Понятливый у Ворона заместитель оказался. Обрадованный, сломя голову он бросился к машине.

– Бу, все сделано в лучшем виде!

– Эй. стой! – тормознул я его. Грузить, так грузить по полной программе. – Баньку, вон, в огороде видишь? Истопи, как уедем!

– Зачем? – дурак, спрашивает. Я ему отвечаю:

– Ты видно никогда на медведя не ходил. – Истопи! Не помешает! Мало ли как дело обернется! И две машины с водителями, чтобы в пять утра с прогретыми моторами у моего забора стояли.

– Сам за рулем буду! – докладает он мне.

Долго ли, коротко ли, а утром я всю эту генеральскую кампанию бужу. Они тянуться похмелиться. Я им дал чаю по два стакана выпить и баста. На медведя, говорю, идете, а это вам не шутки. Морды скривили мужики. Чертыхаются, а ничего, молчат. Потом, говорю, им разговеетесь. А если, кто желает дома остаться, тогда может выпить. Сопят, но слушаются.

Выгнал я их во двор. Еще ночь. А ночь светлая. Облака высоко. Снег под ногами хрустит. Смотрю, а это они хрустят солеными огурцами. Фляжка в кармане у Шпака оказалась. Так, для форсу больше, грамм на двести. Отвернулся я, думаю, пусть взбодрятся охотнички. Им, при их загривках, по семьдесят грамм, мертвому припарки.

Отвязал Карая. Он у меня пес умный, знает, что на охоту идем. Так и ластится, старается в лицо лизнуть. Сели мы в две машины и поехали через лес к Красному Кусту. Деревенька, километров двенадцать от нас. Лет пять в ней никто не живет. А дорога есть, пробили мужики тракторами. Брошенные дома на кирпичи разбирают. Ага, приехали мы. Вылазьте, говорю. К берлоге на машине ходу нет. А сам смотрю на часы. Пока дойдем, еще часа два пройдет. Они хотели на лыжи становиться, я им отсоветовал. Бурелому там, куда пойдем, много, через каждые двадцать метров надо будет их отстегивать. Тут, недалеко говорю, вы лучше санки возьмите. Это зачем, спрашивают. А медведя, на чем, на горбу понесете? Смотрю, мои мужики, совсем уверовали в меня. Даже топтать дорожку вызвались. Нет, уж идите за мной говорю. Да постарайтесь, поменьше шуметь. Идем, а сам я думаю, вот будет здорово, если кто-нибудь до меня медведя спугнул. Не простит мне Ворон такой шутки.

Через час я их привел к берлоге. Фу, слава богу, смотрю снег в одном месте, там, где непролазь, на верхушке одного сугроба, желтый. И следов никаких. Значит, здесь он, лежит и не знает, что день последний его пришел.

А я случайно на берлогу наткнулся, дня за три до этого, сам в Красный Куст ходил, дом разбирал. А тут снежок стал подваливать, я и решил через лес путь домой скоротить. По дорожке километров двенадцать, а напрямки тока семь. А из этих семи, километр по лесу, остальное по ручью, по чистому ледку и прямо до дома. И вот тогда я и наткнулся на мишку. Смотрю, сугроб курится, сверху пожелтел. Парок из него идет. Эге, думаю, на берлогу наткнулся. Надо, кого-то с лицензией приглашать, а тут они сами начальнички припожаловали.