— Я понимаю, папа, — печально сказал Тодд. Как мужчина мужчине.

— А теперь ступай и садись за учебники. — Отец поправил очки на носу и похлопал сына по плечу.

Лицо Тодда озарила широкая радостная улыбка.

— Прямо сейчас, папа!

Бауден проводил Тодда гордым взглядом. Один на миллион… Нет, не было гнева во взгляде сына. Это точно. Обида, может быть… но не то высокое эмоциональное напряжение, которое ему показалось вначале. Если бы Тодд был разъярен, он бы это понял. Он ведь читает своего сына, как книгу. Так было всегда.

С чувством исполненного родительского долга, Дик Бауден насвистывая, развернул чертежи и углубился в них.

6

Декабрь 1974 г.

Лицо человека, открывшего дверь в ответ на настойчивый звонок Тодда, было изможденным и пожелтевшим. Волосы, еще в июле пышные, стали редеть со лба и казались хрупкими и безжизненными. Фигура Дуссандера, и без того сухощавая, теперь стала совсем костлявой, хотя Тодд считал, что ему еще далеко до узников, попадавших к нему в лапы.

Левую руку Тодд держал за спиной, когда немец открыл дверь. Теперь он вытянул ее вперед и протянул Дуссандеру завернутый пакет. «Счастливого Рождества!» — прокричал он.

Дуссандер сжался при виде коробки, потом взял ее без удовольствия, осторожно, словно в ней могла быть взрывчатка. На улице уже почти неделю шел дождь, поэтому Тодд вез коробку под пальто. Коробка была завернута в веселенькую бумагу и перевязана лентой.

— Что это? — без энтузиазма спросил Дуссандер, когда они вошли в кухню.

— Откройте и посмотрите.

Тодд достал банку кока-колы из кармана куртки и поставил на клетчатую красно-белую клеенку на кухонном столе.

— Лучше задерните шторы, — сказал он таинственно.

— Да? Зачем?

— Ну, неизвестно, кто может подсмотреть, — сказал Тодд, улыбаясь. — Разве не так вы провели все эти годы, встречая людей, которые могли что-то подсмотреть до знакомства с вами?

Дуссандер опустил кухонные жалюзи. Потом налил себе в стакан виски. Снял ленты с коробки. Тодд завернул все так, как обычно мальчишки упаковывают рождественские подарки — мальчишки, у которых всегда много других дел: футбол, хоккей, фильм «Призрак в пятницу ночью», который смотрят на пару с другом, завернувшись в одеяло, забившись от страха в уголок дивана и хихикая. Много острых углов, неровные сгибы и масса липкой ленты. Это говорит о таком, скорее женском, качестве, как нетерпеливость.

И все равно, вопреки своей воле, Дуссандер был слегка растроган. Позже, когда ужас слегка схлынул, он подумал: «А ведь я должен был предугадать».

В пакете была форменная одежда СС и сапоги к ней.

Он тупо перевел взгляд с содержимого коробки на этикетку: «Питер Кволити Костюм Клозерс — на одном и том же месте с 1951!»

— Нет, — сказал он тихо. — Этого я не надену. На этом все и закончится, мальчик. Только через мой труп.

— Вспомните, что стало с Эйхманном, — серьезно сказал Тодд. — Он был просто пожилой человек, вне политики. Разве не так вы говорили? Кроме того, я копил деньги всю осень. Она стоит больше восьмидесяти баксов вместе с сапогами. И в 1944 вы же носили ее без возражений.

— Маленький ублюдок! — Дуссандер занес кулак над головой Тодда. Тот даже не уклонился. Он стоял твердо, с сияющими глазами.

— Ну, — сказал он тихо. — Ударьте меня. Вы уже раз меня тронули.

Дуссандер опустил руку. Его губы дрожали.

— Ты — исчадие ада, — пробормотал старик.

— Надевайте, — предложил Тодд тоном приказа.