Несмотря ни на что, Тодд почувствовал тень сомнения. Он же не мог ошибиться, ведь так? Неужели где-то ошибся? Ему так не казалось, но это была не задачка из учебника, а реальная жизнь. Поэтому он ощутил прилив облегчения (слабого облегчения, уверял он себя потом), когда Дуссандер сказал:

— Ну, если хочешь, зайди ненадолго. Но только потому что я не желаю тебе неприятностей, понял?

— Конечно, мистер Дуссандер, — сказал Тодд.

Он открыл дверь-экран и шагнул в прихожую. Дуссандер запер за ним дверь, оставив утро снаружи.

В доме был затхлый, слегка хмельной запах. Так иногда пахло и в доме Тодда, наутро после вечеринки, устроенной родителями, и перед проветриванием. Но здесь пахло хуже. Здесь был впитавшийся, въевшийся навсегда запах. Пахло ликером, чем-то жареным, старой одеждой, какими-то вонючими лекарствами типа «Викс» или «Ментолатум».

В прихожей темно, Дуссандер стоял очень близко, голова его возвышалась над воротником халата как голова стервятника в ожидании, когда раненое животное отдаст Богу душу. И в этот миг Тодд вдруг отчетливо, лучше, чем на улице, разглядел в нем мужчину в черной форме СС. И лезвие страха вонзилось куда-то в живот. Слабого страха, поправлял он себя позже.

— Я хочу сказать, что если со мной что-то случится… — начал Тодд.

Но Дуссандер прошел мимо него в гостиную, шаркая шлепанцами по полу, и как-то презрительно махнув рукой. Тодд ощутил прилив горячей крови к шее и щекам.

Мальчик прошел следом за стариком, улыбка впервые исчезла с его лица. Он представлял себе это несколько иначе. Но все равно, все должно сработать. Надо собраться, сосредоточиться. Он опять заулыбался, входя в гостиную.

Еще одно разочарование — и какое! — хотя к этому он, в общем-то, был готов. Естественно, на стенах не было ни портрета Гитлера с косой челкой и глазами, преследующими тебя всюду. Ни медалей в коробочках, ни церемониального меча на стене, ни «парабеллума» или «вальтера» на камине.

«Конечно, — говорил себе Тодд, — только полный идиот мог выставить такие штуки на всеобщее обозрение».

И все равно, трудно порой выбросить из головы то, что показывают в кино и по телевизору. Обстановка в гостиной была типичной для одинокого старика, живущего на мизерную пенсию. Имитация камина, выложенного ненастоящим кирпичом. Над камином — часы. Усы комнатной антенны черно-белого телевизора «Моторола» обмотаны алюминиевой фольгой для улучшения приема. Темно-серый палас протерт во многих местах. У дивана на подставке — экземпляры «Нэшнл Джеографик», «Ридерс Дайджест» и «Лос-Анджелес Таймс». Вместо портрета Гитлера или церемониального меча на стене в рамочке свидетельство о гражданстве и портрет женщины в забавной шляпке. Позже Дуссандер объяснил ему, что такие шляпки назывались «колпак» и были очень модны в двадцатые и тридцатые годы.

— Моя жена, — сказал Дуссандер сентиментально. — Она умерла в 1955 после болезни легких. Я тогда работал чертежником в компании «Меншлер Моторс Уоркс» в Эссене. Я ужасно переживал.

Тодд продолжал улыбаться. Он подошел ближе, словно желая получше рассмотреть фотографию. Но вместо этого вдруг потрогал абажур небольшой настольной лампы.

— Не трогай! — резко крикнул Дуссандер.

Тодд аж отскочил.

— Вот это да! — искренне признался он. — Настоящий командный голос. А это у Эльзы Кох были абажуры из человеческой кожи, да? И еще она проделывала фокус с маленькими газовыми трубочками.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — сказал Дуссандер.

На телевизоре лежала пачка сигарет «Кул» без фильтра.