Конечно, в этом деле есть детали, которые так навсегда и останутся неизвестными. То, что Джон Роберт решил умереть в Институте, объяснить легко. Он не хотел рисковать тем, что его найдет Хэтти. Но действительно ли Розанов принял ядовитую смесь, да и была ли она вообще? Думаю, ее существование подтверждается письмом — убедительным для тех, кто знал характер Розанова. Учитывая его личность, я считаю, что философ был не из тех, кто, написав такое письмо, стал бы тянуть время или раздумывать. Что стало причиной смерти? Был ли он уже мертв, когда Джордж погрузил его в воду? (Это вполне возможно.) И даже если Розанов проглотил предположительно смертельную дозу, действительно ли она убила бы его? А если бы отец Бернард пришел раньше Джорджа (как и случилось бы, не зайди он прежде в Заячий переулок)? Может быть, философа удалось бы спасти? Признание Джорджа вкупе с письмом самоубийцы поставило бы ряд интересных медицинских, юридических и даже философских проблем. Именно такие вещи интересовали Джона Роберта — возможно, он даже оценил бы иронию случая и роль, сыгранную Джорджем в последние минуты его жизни. По крайней мере эта задача привлекла бы внимание философа: в чем состоит вина Джорджа с точки зрения закона? И в чем он на самом деле виновен при данных обстоятельствах? Скорее всего, эти вопросы останутся без ответа. Им суждено тревожить умы и Джорджа, и отца Бернарда. Я несколько раз беседовал с отцом Бернардом до его отъезда (о котором скажу позже). С Джорджем мне пока не удалось поговорить, но я надеюсь, что при содействии Стеллы это произойдет в ближайшем будущем.

Хэтти была потрясена внезапной смертью деда и страшно горевала. Любовь — это радость, даже неразделенная любовь — это радость, пока есть надежда, а Хэтти, конечно, искренне любила своего новообретенного деда и не верила до конца в его «никогда». Ей было трудно перенести внезапную ужасную потерю. Более того, Хэтти считала, что это она во всем виновата: послушалась его и ушла, а если бы осталась, то изменила бы цепочку случайных, как она думала, событий, завершившихся падением со скользкого края ванны. Хэтти знала, насколько несчастен был Джон Роберт и почему. Но несмотря на это, ей, по-видимому, не пришло в голову, что его смерть могла быть неслучайной. Насколько мне известно, Хэтти не обсуждала предсмертное откровение Джона Роберта ни с кем, даже с Томом. Она решила (это уже моя догадка), что тайна старика, которого она так внезапно, странно и на такой краткий срок полюбила, принадлежит только ей одной. (В крайне расстроенном состоянии она обронила несколько фраз, смысл которых так и остался бы туманным, не будь у меня других источников информации.) В этом, как и в других ситуациях, Хэтти показала силу своего характера. Что же до Тома, то он если когда и задумывался, не от Джона Роберта ли должен был охранять Хэтти, то сейчас уже, видимо, перестал задаваться этим вопросом или, по счастливому свойству своей натуры, забыл о нем вообще.

Доподлинно неизвестно, когда именно Том сорвал бутон девственности Хэтти. Возможно, это произошло в первую, странную эру их любви, эру уединения, продлившуюся с утра воскресенья до вечера понедельника, когда им сообщили о смерти Джона Роберта. (Новость о том, что Хэтти Мейнелл и Том Маккефри находятся вместе в Слиппер-хаусе, облетела Эннистон уже к полудню воскресенья. Без сомнения, тем ранним утром я был не единственным свидетелем их бегства.) Как бы там ни было, Том и Хэтти поженились осенью того же года.