Приближаясь к концу своего повествования, помещу здесь в качестве завершающего документа письмо, полученное мною из Греции, от отца Бернарда:

Дорогой мой N!

Благодарю за Ваше письмо, полученное мною до востребования в один из моих редких визитов в Афины. Я с интересом прочитал содержащиеся в нем новости, хотя должен признаться, что Эннистон и все его жители теперь кажутся мне очень далекими и, с позволения сказать, провинциальными! Так значит, Диана стала наконец дамой или чем-то вроде! Я желаю ей всяческого счастья. В том, что она исчезла из моей жизни, я усматриваю знак свыше. Ее присутствие дало бы пишу недоразумениям и сильно повредило бы моей решимости. Суть моих новостей невозможно выразить, но я могу изложить некоторые факты. Жизнь на горе Афон у меня не сложилась (не по чьей-либо вине, просто святые старцы не блещут интеллектом). Затем произошел инцидент в Дельфах, о котором я попытаюсь Вам рассказать, если мы когда-либо встретимся снова. Я знаю, что Вы отличаетесь широтой взглядов по поводу того, что Вы называете паранормальными явлениями, а я — религиозным опытом. По поводу последнего — воистину, я кое-что узнал с тех пор, как прибыл в эту возвышающую страну. Меня также наконец привели к ясному видению моего подлинного призвания. Я, а также другие люди (сколько нас, хотел бы я знать) избраны для борьбы за то, чтобы религия на этой планете не прекратила свое существование. Только истинная религия спасет человечество от непросветленного, неисправимого материализма, от технократического кошмара, в котором детерминизм становится истиной для всех, кроме горстки непоправимо растленных людей, которые сами — сбитые с толку рабы заговора машин. Вызов брошен, и в глубоких катакомбах дух пробудился к новой жизни. Но успеем ли мы, сможет ли религия выжить, а не погибнуть полностью вместе с нами? Мне было откровение, что это важнейший и единственный вопрос нашего века. Что нам необходимо — это абсолютное отрицание Бога. Даже слово, даже имя должно исчезнуть. Что же тогда останется? Всё, в том числе Христос, но полностью переменившееся, разложенное до последней, абсолютно обнаженной простоты, до атомов, электронов, протонов. Что снаружи, то и внутри, что внутри, то и снаружи: старая песня, но понимает ли ее кто по-настоящему? Жизненно важно то, что я теперь живу в пещере. Точнее, это небольшая заброшенная часовня, щель, выдолбленная в скале. Не спрашивайте, как я ее нашел. Я живу в уединенном месте у моря, окруженном белыми камнями и ярко-зелеными соснами. Я сделал деревянный крест. По ночам светляки служат мне лампой. Я живу у подножия мира и не могу выразить, как ясно он сияет на меня, свет незапятнанного Добра. Мой хлеб чист, как камни, я пью из ближайшего ручья. Удивительно, но англиканская церковь назначила мне крохотную пенсию, хоть я и не нуждаюсь в ней, поскольку крестьяне из ближайшей деревни взяли меня под свое покровительство (они думают, что я сумасшедший) и ежедневно приносят мне дары в виде хлебов и рыб. Я не сомневаюсь, что с наступлением холодов кто-нибудь принесет жаровню. Так я и живу. Я проповедую своей пастве на греческом языке Нового Завета, и, к моему удивлению, они меня понимают. (Я также изучаю их patois.) Если никто не приходит, я проповедую морским птицам. Что же я проповедую? Что Бога нет и что даже красота Христа — ловушка и ложь.

«Нет ничего, кроме Бога и души», а поняв это, поймешь, что и Бога тоже нет. А если нужно реальное, истинное — взгляни на эти камни, этот хлеб, этот источник, эти морские волны, этот горизонт с его чистой, ничем не нарушенной линией.